Трагический эксперимент. Книга 3

Читайте между строк: уже не о рокировке царских фигур думали в Лондоне, а о «пятой колонне» у власти. Историки поимённо подсчитали состав объединённой оппозиции Государственной думы и Госсовета — нижней и верхней законодательных палат, вместе это чуть больше 300 фигур. Примерно столько же составляла и высшая царская элита, объединённая принадлежностью к первым четырём классам российской «Табели о рангах» (придворные сановники, министры, губернаторы, военная верхушка). За весь XIX век только однажды её количество слегка превысило 300 человек.

Но революция делала ставку уже не на рокировку элит, а на смену политического режима. В Антанте — союзе западных демократий — царская Россия выглядела таким же анахронизмом, как блок Германской, Австро-Венгерской и Османской «самодержавных» монархий, с которым она вступила в войну за геополитическое первенство в мире.

Конференция Антанты, упомянутая британским премьер-министром, по счёту была уже шестая, но для Петрограда первая. Их официальная повестка фактически не менялась — обсуждение дальнейших планов ведения войны. Но на сей раз это было правдой лишь наполовину.

Начало мировой войны сложилось так драматично для Франции и России с их протяжёнными сухопутными фронтами и только пожарной помощью друг другу, что уже через год вопрос встал ребром: так это война общесоюзная или это отдельные войны союзников? Первая конференция (Франция, июль 1915 года) так и не разрешила этой головоломки. Вместо Верховного координационного совета удалось учредить только Межсоюзническое разведывательное бюро — гора родила мышь. Англия даже в рядах «сердечного союза» продолжала свою политику «блестящей изоляции» — нет вечных союзников, нет вечных врагов, есть только вечные интересы. Италия, перебежав в Антанту из германского блока держав, больше торговалась за свои будущие территориальные приобретения, чем воевала за них. Но и Франция с Россией утратили общий язык.

Ещё в 1892 году две страны заключили секретную военную конвенцию, ставшую одной из опор Антанты, но за два десятилетия она расшаталась так, что могла служить только «коммерческой сделкой по найму русской вооружённой силы для защиты французских интересов» (А. А. Свечин, «Эволюция оперативного развёртывания», журнал «Война и революция», 1926, № 5). На неё и ссылался посол Морис Палеолог, требуя отправить на французский фронт 400 000 русских солдат — царское правительство согласилось послать только 40 000, и не в силу «союзного обязательства», а в «знак дружбы».