Трагический рейс

Море опять спокойно; ни малейшего дуновения ветерка. Видя, как далеко нас уносит в открытое море, я на одну минуту воображаю, что при хорошем ветре мы смогли бы пересечь Тиморское море и вернуться на один из индонезийских островов. При благоприятных условиях это заняло бы 12 дней, а у нас достаточно пресной воды, чтобы продержаться в два раза больший срок. Без еды же можно просуществовать еще дольше. Но нам нужен ветер, даже если он нас потопит. Круговой дрейф — это самое худшее, что могло случиться с нами. И мы сейчас угодили в такой дрейф!

Достаю из ящика Библию и «Кон-Тики», и мы читаем. Интерес к приключениям Тура Хейердала представляется мне юмором висельников, но Жозе это чтение доставляет удовольствие. Время от времени обмениваемся улыбками и несколькими словами. От природы я не очень общителен, а теперь больше, чем когда бы то ни было.

— Как ты думаешь, скоро ли мы попадем на судоходные трассы?

— Не очень скоро, надо дрейфовать к северу по меньшей мере еще 100 миль.

— Как ты считаешь, сколько времени потребуется нам для этого?

— Я ничего не считаю. Все зависит от неизвестных мне течений и приливов...

— Но мы спасемся, милый, вот увидишь!

Я отвечаю «да», но звучит оно не слишком убедительно, и Жозе это замечает. Немного погодя уровень воды поднимается до середины высоты скамьи, она спокойно говорит:

— Ты помнишь свое обещание?

— Да, и выполню его!

— Клянешься?

— Клянусь!

Но я не слишком уверен в этом. Мне не надо объяснять, что она имеет в виду. Наши мысли текут по одному руслу. Жозе никогда не боялась смерти. Теперь же ей это все равно что перейти улицу. Два последних месяца на острове подготовили нас к неизбежному. Наши сердца кровоточат при воспоминаниях о тех, кого мы любим, но умереть вместе, чувствуя себя особенно близкими, более тесно связанными, чем когда бы то ни было, нам кажется не столь тяжелым испытанием. Однако Жозе с детства одержима страхом, живущим в ней с тех пор, как утонула ее мать. Жозе боится окунуть голову в воду, и это тем более странно, что она прекрасно плавает. Я видел, как она теряла силы, слышал, как начинало биться ее сердце и сдавали легкие на глубине 60 сантиметров только потому, что погружала голову в воду, чтобы преодолеть наконец свой нелепый страх. Да, Жозе готова умереть, но только не в воде. Поэтому она взяла с меня клятву, что если мы будем тонуть, то в последний момент я убью ее. Разумеется, я дал такую клятву, но далек от того, чтобы сдержать ее.

Ободренная, она вернулась к своей книге. Выпили немного воды с соей. Хотя пьем мы очень мало, но не чувствуем жажды и почти не ощущаем голода. Вероятно, это объясняется сужением желудка. Крошечные крабы, размером не более сантиметра, плавают вокруг нас. Время от времени нам удается поймать одного из них, и ударом ножа я рассекаю его надвое. Съедаем крабов сырыми. Нельзя даже назвать это глотком, но все-таки удается что-то пожевать. Все чаще мы переходим с ящика на скамью и обратно. Я сворачиваюсь клубком на ящике и дремлю несколько минут, но Жозе слишком легка, чтобы ей это удавалось; она тотчас соскальзывает вместе с подушкой.

Проснулся через. несколько минут. Мы так хорошо понимаем друг друга, что я отвечаю на немой вопрос Жозе:

— Знаешь, я всегда был уверен в нашем спасении, Вспомни, как там, на острове, спустя несколько дней после крушения ты лежала в палатке без сна и вдруг сказала мне, что услышала голос девушки с почтамта в Сен-Тропезе. Она вызывала к телефону нашу дочь: «Мадам Марсель! Ваши родители живы! Получена телеграмма из Австралии!» Я знаю, что это звучит не слишком серьезно...

— Я об этом забыла, — говорит Жозе.

— Но мне это очень помогло. Думаю, что ты слышала еще не произнесенные слова, приложив ухо к скважине в замке времени...

Жозе окоченела и устала. Еще раз мы меняемся местами. Когда мы стоим рядом, передняя часть плота погружается на метр. Вода достигает верха ящика. Неожиданный порыв заставляет меня сказать:

— Я прошу простить меня!

— За что?

— За то, что я втянул тебя в эту авантюру, которая, вероятно, будет стоить нам жизни!

— С ума сошел, я прекрасно знала, на что иду, и хотела разделить с тобой опасность. Я не простила бы тебе, если бы ты предпринял это плавание без меня. Не жалей об этом, любимый, не терзай себя угрызениями совести, я счастлива, что вместе с тобой, что бы ни случилось!

Мы улыбаемся друг другу: наша любовь никогда не была такой сильной, такой трепетной. Нет и следа эгоизма или неминуемых колкостей, объясняющихся повседневной нервотрепкой. Как будто зажглось высокое, чистое пламя!

В сумерках опять одеваемся и выпиваем немного воды из кастрюли. Для меня уже становится тяжелым испытанием приподнять канистру, налить воды в кастрюлю и снова опустить резервуар, привязав к затонувшим балкам. Мечтаю о покинутом острове, нашем очаге, нашей подлинной родине. Правильно ли мы поступили, расставшись с его губительным комфортом ради не менее мучительной агонии?