Трагический рейс

Бортовой журнал превращается в довольно запутанный каталог названий островов, тех, которые мы видели или должны были бы увидеть, если бы проскользнули ночью мимо, зачастую ближе, чем этого требовало спокойствие, но так и не обнаружив их низких, покрытых кустарником берегов. При ярком лунном свете мы слегка касаемся опасного рифа к югу от острова Марасенде. Затем появляются островки с самыми причудливыми названиями: Доангдоанган, Деваканг-Бесар, риф Банкаулуанг. Однажды вечером мы оставили этот риф позади, чтобы утром вновь его обнаружить, так как продрейфовали за ночь 10 миль в противоположном направлении и шли быстрее, чем под парусами по курсу. При умеренном шквале мы состязаемся с большим индонезийским тендером. Увлекательные гонки длятся шесть часов, на протяжении которых мы то выигрываем, то теряем первое место. Экипаж тендера явно испытывает такое же удовлетворение от этой забавы, как и мы. Они тоже не спешат уменьшить парусность, дожидаясь категорического протеста со стороны мачт. Они заканчивают соревнование, меняя курс, чтобы укрыться в Дажанг-Дажангане, в то время как мы, торжествуя, продолжаем путь к Макасару. Впрочем, напрасно, ветер почти тотчас стихает.

Когда показались высокие горы Сулавеси (низкий берег его еще скрыт за горизонтом), мы начинаем получать сигналы буя радиопеленгатора. Наше плавание теперь опирается на навигационные приборы; чтобы попасть в порт, надо отдаться течению. Мы находимся не более чем в 20 милях от Макасара, и работа с картой приобретает более важное значение, чем маневрирование. Мы заняты промером глубин с помощью имеющегося на «Синга Бетине» эхолота, а этот прибор сигнализирует только о глубинах менее 10 метров. Между тем весь этот район кишит рифами, атоллами, островками и другими препятствиями, о которых свидетельствуют маги-гидрографы.

Проводим ночь, плывя зигзагами в этом лабиринте при стихающем бризе. Вечером к нам подошла лодка с балансиром, на которой были четыре человека, причем один военный с ружьем и патронами. Военный взобрался на палубу и тотчас стал повсюду шарить. Когда он пытается взломать панель, запертую изнутри на задвижку, я посылаю его ко всем чертям и кричу, чтобы он угомонился. Дело в том, что мы еще далеко от территориальных вод, и этот нахал не имеет никакого права находиться на судне. Но в этой стране сопротивление любому военному считается тягчайшим преступлением, и весь экипаж каноэ с угрозой смотрит на меня, в то время как вторгшийся противник, сидя на рубке, изобразил на своем лице крайнюю обиду и возмущение. Он покинул наше судно, но не считал себя побежденным. Всю ночь и на следующее утро, по мере того как мы приближаемся к порту, каноэ сопровождает нас на расстоянии 50 метров. Эта слежка была для них скучнейшим занятием. Ведь при легком бризе их каноэ могло дойти до Макасара за три часа, тогда как «Синга Бетина» едва тащится, делая один узел. Но мы кажемся им столь подозрительными, что они не решаются оставить нас без надзора.

При легких ветрах управление судном обычно берет на себя Жозе. Она становится у руля на рассвете, чтобы нести долгую вахту. Мне этот проклятый штиль так измотал нервы, что я подхожу к штурвалу только при настоящем ветре. Жозе проявляет исключительное терпение, используя каждый порыв ветра, чтоб укорачивать расстояние, миля за милей. И берег все же приближается, хотя сам Макасар еще вне поля видимости. Утро приветствует нас поразительным зрелищем: сотни парусников покрывают все море, насколько хватает глаз. Некоторые пришвартовались к пучкам шестов, вбитых в дно, тогда как от земли на слегка надутых парусах в море уходят все новые и новые суда, гонимые утренним бризом. Еще ночью я слышал легкое движение на воде и видел две-три неясные тени, которые скользили вровень с фальшбортом. Никто не зажигал огней, и до меня доносился лишь слабый шепот, идущий с обширной маслянистой глади пролива.