Трагический рейс

Немедленно после прибытия я стал наводить справки, где бы проверить мотор. Мне надо было обратиться к любому содержателю гаража, но капитан порта заверил, что механики военного флота с радостью сделают все, что нужно, и к тому же за умеренную плату. На следующий день пять парней взобрались к нам на борт во главе с самим главным механиком. Двое из них еще кое-что понимали в дизелях, а остальные прибыли лишь для пущего эффекта и ограничивались тем, что порой передавали ключ, а затем долго вытирали свои замасленные лапы о белые стенки кают-компании. Им потребовалась целая неделя, чтобы разобрать мотор, перечистить его части, сменить четыре поршневых кольца и вновь все собрать. Если бы у меня были соответствующие инструменты, то я сделал бы все сам за три дня и не испачкал бы всего судна. Но вот господин Рюрю, главный механик, предъявляет мне счет, в котором проставлены только итоги: 25 тысяч рупий. За эту цену я мог бы купить в Сингапуре два с половиной дизеля. Начинаю спорить довольно горячо и прежде всего требую, чтобы итог был разбит на статьи расходов. Эта непосильная работа доводит достопочтенного Рюрю до предельного изнурения. На протяжении двух дней он грызет карандаш, но нелегко обосновать такую сумму во всех деталях. Наконец ему удается это сделать, и я не знаю, чем больше восхищаться: его бесстыдством или наивностью. На каждого члена своей бригады он кладет по 500 рупий в день, самому себе скромно уделяет тысячу. Мне хорошо известно, что лучший механик в этом городе не может рассчитывать на больший заработок, чем 40 пиастров в день, и то, если он очень квалифицированный и ему сильно повезет. Поршневые кольца, судя по проставленной цене, должны быть из литого золота и усыпаны бриллиантами. В счет входило и питание каждого рабочего на протяжении целой недели, причем по таким ценам, которые позволили бы им быть клиентами в фешенебельном парижском ресторане «Максим». Три последние статьи составляли издержки на покупку кофе, сигарет и бананов, причем последних в таком количестве, что их хватило бы, чтобы накормить всех обезьян Сулавеси до скончания веков. Этот шедевр финансового гения я показал своему другу Джону Селамату (о нем я расскажу вам более пространно), и тот задохнулся от негодования. Больше, чем сам итог (хотя смета Селамата на такую работу не превысила бы 7 — 8 тысяч рупий, а он в этом деле собаку съел), его выводит из себя порочная дерзость последней статьи. Селамат воздевает руки к небу: «Но бананы предназначаются только для офицеров! Солдаты не имеют на них права! Во всей бригаде только господин Рюрю может их потребовать. Не давай себя обжулить!» Сообщение «бананы — только для офицеров» настолько меня обрадовало, что я снова обретаю вкус к жизни и торгуюсь как дьявол по каждому пункту, к чему обычно питаю глубокое отвращение. Наконец, мы сходимся на цене 14 тысяч рупий. Это в два раза больше того, что следовало бы заплатить. Мы расстаемся с Рюрю довольно холодно. Все-таки эти бананы мне переварить не удалось.

Но, как и у любого города на земном шаре, у Макасара есть свои хорошие стороны: хотя я несколько раз был на волоске от удара, пребывание в нем все же доставило мне удовольствие. Местные жители, когда они не пытались заживо содрать с нас шкуру, были благожелательны и любезны. Европейцев здесь осталась жалкая горстка, несколько монахинь, которых мы иногда видели на большом рынке, да старый доктор-голландец. Жители его квартала так любили доктора, что упросили остаться, когда его соотечественники уезжали после провозглашения независимости Индонезии. Разумеется, в этих условиях мы не могли остаться незамеченными, и повсюду при нашем появлении вдогонку неслись произносимые шепотом слова: «Келилинг дунья!» Эти труднопереводимые слова можно примерно передать «странствующие по свету». Мы даже удостоились чести дать интервью. Совсем юный журналист явился к нам с визитом. Бедняга, должно быть, делал первые шаги на своем поприще и не имел ни малейшего представления, о чем следует спрашивать. Чтобы дать ему возможность овладеть собой, я прибег к методу, хорошо известному психиатрам, то есть начал сам задавать ему вопросы о его образовании, работе, положении прессы в Индонезии, жизни на Сулавеси. Понемногу он начинает чувствовать себя увереннее и отвечает мне не так робко. Через час он расстается с нами, обстоятельно ответив на все мои вопросы, но оставаясь в полном неведении относительно нас. Это не помешало ему написать статью, прочтя которую мы пришли в восторг от силы его воображения. А мы-то и не знали, что нам довелось пережить такие увлекательные приключения. Впрочем, это гомеровское восприятие действительности вполне в духе Макасара.