Трагический рейс

— Прощай, мой милый, я не могу больше держаться...

— Без шуток! Еще секунда, и я буду с тобой!

Ноги ударяются о скалу, я, спотыкаясь, путаясь во всех висящих на мне вещах и поддавшись вперед, хватаю Жозе за запястье, каким-то чудом устояв на ногах. Снова спотыкаюсь во впадинах, падаю, поднимаюсь, тащу за собой Жозе, которая почему-то не может передвигать ноги, и наконец выбираюсь на крутой берег. Там все становится понятным: бинты на ногах Жозе развязались, и течение обмотало их вокруг обеих лодыжек, крепко стянув.

Это называется вернуться с того света! Такой плохой пловец, как я, ничего бы не сделал, если бы течение унесло Жозе подальше на середину реки.

Тяжело дышим, одеревенелые и измученные, а через два часа, миновав последний изгиб берега, видим мачты «Синга Бетины», возвышающиеся над деревьями. Еще через минуту появляется полощущийся на ветру флаг у входа на прогалину. Вскоре Жозе ставит на огонь чайник и замешивает тесто для оладий. Все пришло в норму. Сегодня месяц, как мы высадились на острове.

17 Съедобные и прочие животные

Несколько дней чувствовали себя, как выздоравливающие после долгой болезни. Мы поправляемся, и постепенно проходит наша неимоверная усталость. Как хорошо отдыхать в сухой постели, на чистых простынях, под безобидный шум дождя над головой, читать книгу, слушать божественную музыку Иоганна Себастьяна Баха! Потрясение было слишком сильным, но все еще не верится, что мы действительно вырвались из болота. Оно преследует нас во сне. Когда я иду в лес на охоту, как только лагерь и пляж скрываются из виду, меня охватывает глубокое волнение от страшной мысли, что я заблужусь и не найду дорогу назад. Бедный бородатый мальчик с пальчик, высохший как скелет и дрожащий от страха, несомненно патологического, но такого острого, что некоторое время я вообще отказываюсь от охоты. В состоянии депрессивного психоза я бежал к лагерю, содрогаясь от ужаса, что не найду его на месте.

Но вполне реальные опасения помогают нам забыть недавнее испытание. Прежде всего наши продовольственные запасы почти исчерпаны. В день моего рождения, спустя трое суток после нашего возвращения, Жозе испекла последние оладьи. У нас нет больше масла, муки, сахара, какао, маргарина и кетчупа, которым мы приправляли рис. Да и рис быстро убывает. Все кончается одновременно. Через несколько дней у нас не остается ни чая, ни табака. Бидон с керосином почти пуст. Разумеется, мы сможем готовить пищу (было бы только из чего) на костре. Но нельзя уже будет читать по вечерам при свете лампы, и это очень грустно. Чтобы оттянуть этот момент, перестаем пользоваться переносной печкой и готовим пищу на маленькой глиняной китайской жаровне, требующей немного дров. Обнаруживаю, что запасные камни для зажигалки растворились, хотя не могу понять, как может раствориться кремень. Это серьезная потеря. Для нас нет ничего хуже, чем остаться без огня. Пробую добыть огонь при помощи лупы, и меня радует, что сухие иглы филао мгновенно воспламеняются. Но этот способ хорош только при ярком солнце. Наполняю чашку машинным маслом, а Жозе сплетает фитиль из ниток. Теперь у нас есть ночник — постоянный источник огня. Мы его никогда не тушим и держим в пустом ящике из-под сухарей у своей постели. Фитиль сильно обугливается, и его надо часто обрезать. Ночью, когда я просыпаюсь, первая моя мысль — о фитиле. Вытаскиваю его со всей предосторожностью, чтобы не погасить пламя, и подрезаю маникюрными ножницами.

В качестве подарка ко дню рождения Жозе преподнесла мне маленький медальон для замены императора Нефрита. Она оторвала пинцетом подвесок от своей сирийской серьги и отковала его, чтобы придать форму плоского прямоугольника. Затем наклеила на него пять крошечных придатков, которыми морские моллюски закупоривают отверстие в своей раковине. Эти маленькие хрупкие камешки походят на кошачий глаз.