Другое лицо заговорило в ответ так тихо, что Ипполито не расслышал ничего больше, кроме нескольких бессвязных слов, прерываемых частыми вздохами. Он встал с постели и подошел к перегородке, разделявшей обе комнаты, но звук его шагов был услышан теми, кого он хотел подслушать, разговор их прекратился, но все еще раздавались вздохи той сокрушавшейся особы, чей голос показался ему голосом Матильды. Можно себе представить, как ему не терпелось узнать, не ошибся ли он; дабы выяснить столь важное предположение, он уже хотел выйти из комнаты, как вдруг дверь отворилась и при свете потайного фонаря он увидел четырех мужчин, вошедших с обнаженными шпагами, и различил среди них калабрийского солдата и хозяина постоялого двора. Он, конечно, удивился тому, что видит у себя в комнате этих людей, явившихся, судя по всему, с недобрым умыслом, но и они не менее удивились, не застав его спящим, на что, без сомнения, рассчитывали. Ипполито, тоже обнажив шпагу, спросил их, зачем они пришли к нему в комнату в такой поздний час и в таком виде, и как только они вместо ответа приняли наступательную позу, тотчас первый напал на них со столь необычайной силой и ловкостью, что вмиг вытеснил их за дверь мощными ударами шпаги. Слуга между тем проснулся, кинулся туда, откуда доносился шум, и, увидев, что его господина осаждает столько врагов, весьма храбро пришел ему на помощь, а Ипполито к этому времени уже ранил всех нападавших и повалил наземь самого опасного из них. Эти люди отчаянно оборонялись, но если бы их даже было больше, они не смогли бы устоять против доблестного Ипполито, которому пособлял столь же мужественный слуга. Ипполито убил еще одного из своих недругов, а двое остальных обратились в бегство. Раздосадованный, что его слегка ранили в руку, он устремился им вслед и, вероятно, освободил бы от них мир, как сделал с двумя другими, если бы, несмотря на обуявший их страх, эти негодяи не сохранили достаточно самообладания и предусмотрительности, чтобы спуститься почти одним прыжком с лестницы и запереть за собой дверь. Ипполито довольно долго провозился, прежде чем вышиб ее, а это дало время скрыться обоим злодеям, которых он, в сопровождении своего слуги, тщетно пытался настичь. Наконец, он вернулся на постоялый двор. Он кинулся в комнату, где, показалось ему, слышал он голос Матильды; он нашел дверь в эту комнату открытой настежь и не обнаружил там никого, так же как и во всех углах дома, который он обыскал с большой тщательностью и не меньшей тревогой.
— Фульвио, — твердил он своему слуге, — я слышал, как разговаривала Матильда, я узнал ее по голосу, и лишь такой злосчастный человек, как я, мог не найти ее, в то время как она была так близко от меня.
Он повторил затем Фульвио слова, сказанные Матильдой; он толковал их в свою пользу, на что имел некоторое основание; вместо того чтобы утешиться, он умножал свою скорбь, уверяя себя, что судьба дала ему услышать голос Матильды лишь затем, чтобы сделать для него более чувствительной печаль по поводу того, что он так и не увидел ее и не знал, куда она исчезла. Он отправился искать принцессу по всем окрестностям и был столь безрассуден, что вернулся искать ее по всему постоялому двору, где снова нашел всюду полную пустоту, не считая конюшни, откуда Фульвио вывел четырех лошадей, помимо своей собственной и лошади своего господина. Ипполито в полном отчаянии покинул постоялый двор. Фульвио предложил ему забрать коней, оставленных злодеями, ибо кони эти добыты в честном бою, и заметил ему, что, быть может, они найдут Матильду и, таким образом, будет на что посадить ее. Ипполито не расслышал, что сказал Фульвио, или не удостоил его ответом, до такой степени он был занят своими грустными мыслями. Фульвио счел молчание своего господина согласием и, связав кульком четырех лошадей, погнал их перед своею, быть может с целью продать при первом удобном случае.