Трансформация мира. История XIX века

Национальные стили субурбанизации во многом отличаются друг от друга: французская банье - это не то же самое, что немецкий или скандинавский тип поселений с садовыми участками (Schrebergarten), впервые получивший распространение в 1880-х годах. Тем не менее, существуют основные механизмы европейской субурбанизации, которые хорошо прослеживаются на примере тенденций в Англии. В Лондоне, где зародился пригород, и в других регионах юго-восточной Англии уже давно было принято уезжать за город, наслаждаться безбедной старостью в поместье или на вилле (скромно называемой "коттеджем"). Урбанизация была чем-то новым и необычным. Люди, имевшие постоянную работу в центре города, отказывались от проживания в нем и ежедневно ездили на работу. Уже в 1820-х годах представители высшего среднего класса, которые могли позволить себе ездить на карете, стали селиться в особняках и двухквартирных домах в джентрифицированных районах вблизи центра Лондона. Риджентс-парк Джона Нэша создал привлекательное сочетание города и деревни, которое послужило образцом для создания парковых резиденций по всей Англии. Когда парижский горожанин Ипполит Тэн в 1860-х годах посетил подобные районы в Манчестере и Ливерпуле, он был поражен царившим там спокойствием. Центральные районы Манчестера были покинуты "свингами" еще раньше, чем лондонские; обедали в своем клубе, а вечером ехали домой в карете. Аналогичная картина наблюдалась и в любой другой крупной стране с пригородными виллами и "прекрасными жилыми районами", отделенными от центра города. Но была ли "вилла" с ее древнеримским подтекстом действительно европейской особенностью? Когда в последней трети XIX века в Марокканском султанате произошла либерализация, и обеспеченным людям больше не нужно было принижать себя в глазах правителя, высоты над Фесом, старым исламским городом со средневековым укладом, вскоре были застроены великолепными домами.

Загородное проживание все более широких слоев среднего класса предполагало более высокие доходы, более удобное транспортное сообщение, большее количество свободного времени для путешествий и большее предложение коммерческого жилья. Разумеется, раннюю субурбанизацию нельзя рассматривать изолированно, она была тесно связана с другим процессом в викторианском городе - ростом и падением трущоб. Индустриализация, проводимая средним классом, привела к увеличению плотности низкосортного жилья во внутренних городах, в результате чего средний класс покинул беспросветную нищету и перебрался в пригороды. Но при этом он продолжал получать доход от трущоб - либо в виде арендной платы, либо от продажи земли, на которой они были построены. Таким образом, "трущобы" и субурбанизация предстают как два аспекта одного и того же капиталистического процесса, который долгое время протекал в условиях политически нерегулируемого рынка. Только в 1880 году в Европе распространилось мнение, что свободный рынок жилья может не обеспечивать минимальных стандартов для всех, и только после Первой мировой войны в ряде стран, например в Великобритании, начала действовать эффективная государственная жилищная политика.

Эта постепенная политизация жилищного вопроса предполагала, что он действительно определяется как проблема. До тех пор, пока политики считали крайнюю бедность и трущобы "нормальными" или даже, в моральном смысле, возникшими по вине тех, кто от них страдает, казалось, что необходимости в действиях не было - как будто было очевидно, что трущобы - это только первый шаг на пути интеграции иммигрантов в городское общество. В США трущобы в порядке исключения возникали в центрах городов с высокой плотностью населения (то есть в многоэтажных домах, чаще всего в Нью-Йорке и Цинциннати), где состав населения был более этнически смешанным, и все чаще воспринимались как бездна страданий и девиантного поведения. В этих условиях пределы ассимиляции иммигрантов из низших слоев населения широко обсуждались на рубеже веков. Постоянным предупреждением служили трущобы в некоторых европейских городах - например, в Глазго, Ливерпуле, Дублине, Лиссабоне, двенадцатом и тринадцатом округах Парижа. В Великобритании трущобы боялись и ненавидели скорее как рассадник физических и моральных болезней, как назойливое напоминание о пределах современности и не в последнюю очередь как непродуктивное использование ценных земель.