Трансформация мира. История XIX века

Еще одним слабым местом ранней японской университетской системы была крайняя иерархичность, которая делала Токио неоспоримым лидером. Это препятствовало развитию конкуренции, характерной как для американских университетов, так и для сильно децентрализованной федеративной системы Германии, где рынок труда охватывал не только Германский рейх, но и Австрию, Богемию (в основном Прагу) и немецкоязычную Швейцарию. Тем не менее, не позднее 1920-х годов мировой научной общественности стало ясно, что в Восточной Азии уже положено начало формированию академической системы, ориентированной на исследования - не только организационных форм европейского университета, но и его исследовательского императива. В этом заключалось одно из отличий Японии и Китая, с одной стороны, и Османской империи - с другой. По мнению турецкого историка Экмеледдина Ихсаноглу, значительные усилия османской реформаторской элиты (за десятилетия до аналогичных инициатив в Китае) по переводу или "покупке" западных знаний у европейских специалистов остановились на пороге экспериментального духа и исследовательской культуры, способной учиться на результатах.

 

4 Мобильность и перевод

Модели восприятия

Наука, расцветшая в этих новых организационных формах, была европейской по происхождению; лишь некоторые другие элементы вошли в здание той науки, которая к 1900 г. стала общепризнанной. Изучение природы в средневековом арабском мире могло превосходить изучение природы на латинском Западе, а древние индийцы могли быть превосходными математиками и лингвистами: однако европейская наука XIX века была в меньшем долгу перед неевропейцами, чем коллекционеры, классификаторы и картографы Азии начала века, работа которых могла осуществляться только с помощью местных специалистов. В XVIII веке европейцы еще верили, что могут перенять азиатские текстильные технологии или аграрные практики, такие как использование удобрений или севооборот. В XIX веке такое доверие к чужим практическим знаниям пошло на убыль. "Научный" колониализм, который так превозносили в конце века, часто приходил к агрономическим открытиям, которые были давно известны крестьянам, проживающим в данной местности, или допускал ошибки, от которых их легко можно было предостеречь. В период расцвета колониальной узколобости местные топографические знания и навыки местных мастеров использовались в лучшем случае при строительстве дорог и домов, но в остальном чужие знания не принимались во внимание. Однако было бы наивно романтизировать "местные знания" в неевропейских культурах и несправедливо обвинять расширяющуюся Европу в их повсеместном подавлении - грехе более тяжком, чем простое игнорирование.

Азиатские и африканские элиты осознавали значимость научно-технических знаний, получаемых из Европы и все чаще из США. Они пытались приобрести их, проверить на практике, перевести на незападные языки и концептуальные схемы, соотнести с собственными традициями и опытом. Мобильность отдельных комплексов знаний оказалась весьма разнообразной: одни "путешествовали" легче и быстрее, чем другие. Старая идея о том, что всемирное "распространение" европейских наук в силу их врожденного превосходства было более или менее естественным процессом, не совсем ошибочна, но она упрощена, поскольку не учитывает особых культурных и политических условий, в которых происходили контакты и передача знаний.