В истории моды пространства для демонстрации новинок всегда были строго локализованы: уже начиная со второй половины XVII века организуются кареточные променады в Булонском лесу, а также в саду Тюильри, где Марией Медичи были высажены аллеи специально для таких прогулок (Quicherat 1877: 472). Обособленность от пространств публичной репрезентации способствовала их превращению в места для демонстрации нарядов, которые в иных обстоятельствах воспринимались бы непристойно: «одежды, которые ни одна женщина не могла надеть без привлечения осуждающих взглядов, во всем блеске демонстрировались ею в роскошно оборудованной карете. На этом пьедестале эксцентричности, – как уверяет виконтесса де Ренневиль, – каждый может позволить любую фешенебельную экстравагантность и новинку» (Perrot 1981: 178). Таким же статусом обладал и театр, где, «занимая… первые ложи, дамы соревновались в роскоши бриллиантов и дорогих туалетов» (Larousse 1869: 395), а также курорты, которые в связи со своей отдаленностью от города могли выступать плацдармом для модных новинок, не допустимых в обстановке города.
Все эти пространства представляли собой не что иное, как места локализации «демонстративного нарушения», которое, принимая форму публичного оскорбления благопристойности, является одной из черт как модного поведения, так и развития моды в целом (Bell 1992: 44–46). В моде элемент нарушения, ставящий под вопрос существующие в тот или иной период модные каноны, впоследствии сам становится правилом. Схожего взгляда на развитие моды от трансгрессии к нормативности придерживается и Р. Барт (Barthes 1957: 435). По его мнению, изменения в костюме как наборе социальных норм, предъявляемых к публичной репрезентации тела, оказываются возможны за счет отклонений, возникающих в процессе ношения одежды тем или иным индивидом.
С определенного момента в истории моды случаи нарушения норм костюма в индивидуальном акте его ношения становятся не исключениями, порой приводящими к новому витку развития моды, а правилом, конституирующим саму сущность моды. Именно с появлением фигуры кутюрье нарушение вестиментарных норм костюма становится профессиональной компетенцией. Трансгрессивный характер модных нововведений в отношении костюма (привычного способа употребления (ношения) предметов гардероба) делает возможным их демонстрацию лишь в предназначенных для «модного самовыражения» локациях. Именно поэтому кутюрье отправляли моделей в модных изделиях в том числе на ипподром, где можно найти «законодателей мод, демонстрирующих последние творения Рю де ла Пэ… самые потрясающие и смелые туалеты носят „манекены“ портных, которым платят за то, чтобы их разглядывали» (Стил 2020: 159).
Как локация для трансгрессии ипподром возник во Франции в XIX веке в связи с возросшим английским влиянием, связывающим воедино увлечение конным спортом и дендизм как культ индивидуальности (Вайнштейн 2005: 144). По мнению К. Эванс, уже с начала XIX века Лоншан был пространством для «ритуализированных модных показов», где разыгрывался «спектакль демонстрации себя и разглядывания других» (Evans 2013: 59; Steele 1998: 8, 135). В 1850-х годах после реконструкции его в рамках первого этапа «османизации»[65]
Парижа ипподром стал еще более популярной площадкой для демонстрации мод, куда в 1860-х годах Ч. Ф. Ворт впервые отправил свою супругу в качестве манекенщицы. В 1900-х годах, по замечанию К. Эванс, среди модных домов стало повсеместной практикой отправлять на скачки моделей и актрис для демонстрации новинок.Таким образом, мода как выражение индивидуального вкуса могла быть впервые представлена лишь в рамках обособленных пространств, освобожденных от возможных социальных инвектив, имевших место в городе, где одежда должна была соответствовать строгим социальным конвенциям. Если модные новинки и вводились впоследствии в социальном пространстве, то лишь те из них, что были подкреплены достаточно высоким авторитетом лиц, решивших их надеть: «любое новшество, продемонстрированное в театре или на курорте, может стать придворным костюмом, если он будет надет знатной дамой» (Despaigne 1866: 82).