«Железная пята» — это книга о том, как иссякает марксистский импульс, шире говоря — модерновый импульс вообще; о том, как исчезает понятие об абстрактном благе, когда люди готовы довольствоваться малым. Но ещё, конечно, это и потому, что помимо подачек, эта железная пята обладает колоссальным инструментом разнообразных давлений. Она не только подкупом действует, но тут ужас весь в том, что очень немногие готовы противостоять безнадёжности, то есть бороться без надежды.
Там два восстания… Роман 1905 года, насколько я помню, или 1907-го. Там в 1917 году одно восстание (это он предсказал абсолютно точно гениальным чутьём), а второе — в начале тридцатых. И после его разгрома воцаряется бесконечное отчаяние без всяких попыток, без надежды как-либо изменить свою жизнь. В этом смысле он отчасти смыкается с гениальным фильмом Ланга «Метрополис», где тоже есть ощущение безнадёжности борьбы. Конечно, чисто социальная борьба безнадёжна, тут нужна какая-то духовная революция. А возможна ли она? Он полагает, что только в XXIV веке. Но то, что олигархия купит одних и запугает других, он предсказал, то, что начинается олигархический капитализм. И «Железная пята» — это именно роман о безнадёжности рабочего движения, потому что рабочее движение движется экономическими стимулами, а экономических стимулов недостаточно, нужен какой-то духовный переворот, выход из тела.
Что я думаю о поздних романах Джека Лондона? Я думаю, что две самые неудачные его книги — это «Маленькая хозяйка большого дома» и пресловутые «Сердца трёх», которые он писал уже как киносценарий. Он, к сожалению, совершенно не рождён был писать развлекательную литературу. Это получается ещё поверхностнее и глупее Вудхауса, прости меня господи, которого я тоже читать совершенно не могу.
Для меня, в общем, великий Джек Лондон заканчивается на его рассказах. Как только он перестал писать свои замечательные новеллы о бродяжничестве, о золотодобыче («Смок и Малыш», «Смок Бэлью», «Вкус мяса» — вот это всё), как только он перестал писать свои сказки южных морей, такие, например, как «Дом Мапуи»…
Он же не психолог. Он замечательный описатель штормов, скитальчества, катаклизмов, великих каких-то революционных потрясений. Рассказы, типа «Когда боги смеются», где есть попытка психоложества некоторого, ему не удаются абсолютно. Он не психолог, он беллетрист. Но беллетристика эта, как и всякая хорошая беллетристика, заражает жаждой познания, жаждой странствий, каким-то солёным ветром, морскими чудесами, верой в человека в конце концов, потому что неслучайно рассказ «Жажда жизни» так вдохновляет всех, борющихся за неё, и как человек ползёт к пароходу. Это потрясающе сильный рассказ!
Спасибо за внимание. Услышимся через неделю.
*****************************************************
18 ноября 2016
Д. Быков
― Добрый вечер, доброй ночи, дорогие друзья! Мы начинаем сегодня, как всегда, с форумных вопросов.Лекция будет, по моим ощущениям… Ну, пока, по крайней мере, подавляющее большинство голосует за поэтику незаконченного романа. Мне самому довольно интересно поговорить на эту тему, поскольку, как вы понимаете, незаконченный роман так же увлекателен, как внезапно оборванная жизнь, за которой остаётся такой след — Набоков говорил: «Продлённый призрак бытия синеет за чертой страницы». Кстати говоря, ведь и «Дар» в некотором смысле незаконченный роман, от его второго тома осталось несколько набросков и примерно двадцать страниц текста, «Трактат о бабочках», одна из сцен вначале. Мы знаем, что Зина Мерц должна была погибнуть под автомобилем. В общем, много чего там интересного есть. Попробуем поговорить о прелести незаконченных текстов.
Что касается большинства форумных вопросов. Очень многие просят, чтобы я высказался об Алексее Улюкаеве как о поэте. Мне что-то глумливое видится в таком подходе, потому что, конечно, Алексей Улюкаев дорог нам не как поэт. Это, знаете, кстати, довольно частое явление, что экономисты пишут стихи. Диктаторы склонны к сочинению стихов: Сталин, Мао Цзэдун, Андропов с его вполне диктаторским мировоззрением и довольно авторитарными замашками. Вообще, знаете, они любят прекрасное.
Поэтов тоже всегда тянет к власти. У меня была целая теория на этот счёт, что поэт живёт в мире иерархий, иерархий вкусовых, эстетических, даже фонетических, и естественно, что его как-то тянет к вертикали власти. Как сказал Пастернак:
Я подозреваю, что для поэта естественно тяготеть к власти, как у Пушкина это было. И Чаадаев это в нём, кстати, отмечал одобрительно, говоря, что Пушкин впервые становится национальным поэтом, после стихотворения «Клеветникам России» или «Бородинской годовщины» (это такой как бы диптих). Ну и для тирана естественно сочинять.