Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Июль - Декабрь

А что касается разных педагогических систем. Я не вижу такого уж принципиального противоречия между педагогической системой Крапивина и Стругацких. Одно меня настораживает: в мире Стругацких, довольно гармоничном, учителя — лучшие друзья детей, взрослые — лучшие друзья детей; в мире Крапивина взрослые противопоставлены детям очень резко, вплоть до сектантства, вплоть до того, что мир лежит во зле, а вот дети — это такой светлый остров этого мира. Я категорически не разделяю этого подхода. И мне кажется, что… Ну, есть исключения — например, мать-генеральша, директриса, в «Колыбельной для брата». Но это именно исключения, это чудесные частные случаи. В целом мир Крапивина — это мир чудесных, волшебных детей, романтических мальчишек главным образом (девчонки там играют роль второстепенную), и мир жестоких, оглохших духовно взрослых.

При этом я Крапивина очень люблю, он мне интересен и симпатичен. В журнале пионер я всегда начинал с чтения его сочинений. И особенно я любил, конечно, там «Всадники на станции Роса» или «Журавлёнок и молнии». Но это отдельная… Кстати, моя самая любимая вещь — «Ковёр-самолёт». Она самая такая, знаете… Ну, она самая сказочная и самая оптимистическая всё-таки. Там нет этого страшного мира, который обступает детей, например, в «Колыбельной для брата». Но всё равно я очень люблю этого автора. Может быть, мы когда-нибудь об этом поговорим. Просто мир Стругацких, педагогическая утопия Стругацких — она мне кажется более здравой.

Понимаете, вот ещё какая вещь. Пушкин в своей записке «О народном воспитании» совершенно правильно говорил, что опыт жизни в семье чаще всего развращает; лучше, если школа будет отдельным миром. Тут есть свои соблазны, потому что школа тоже может превратиться в секту, школа тоже может стать монастырём. Разные есть варианты. Но всё-таки опыт лицея — это пока самая удачная из сбывшихся русских педагогических утопий. Всё удачное, что у нас было построено, было построено по образцу лицея. Правда, лицей — носитель бренда власти. Насколько это сегодня реально — я не знаю. Попробуем, подумаем.

«Насколько вам легко отделять оценку произведений писателя от его поступков?»

Никогда не отделяю. И не думаю, что гений и злодейство — две вещи совместимые.

«Вы часто говорите, что СССР генерировал среды, и в этом была его позитивная роль. В одном из недавних эфиров Екатерина Шульман тоже говорила о советских средах и сообществах — уголовных, мафиозных, возникающих при этом не во имя грандиозного замысла, а вокруг идеи «чего бы пожрать». Я мало застал СССР и его среды но помню, но скорее — по версии Екатерины, нежели по вашей. Где эта грань?»

Ну, каждый видит то, что хочет: Екатерина Шульман видит «где бы пожрать», я вижу замечательные среды — культурные и литературные. Кто где вращался. Понимаете, это зависит от личного опыта. Я учился в Школе юного журналиста, где вопрос «что бы пожрать» не стоял, а были лекции Кравца, Воронкевича, Розенталь к нам захаживал, и обменивались ксероксами замечательных текстов. Я был на радио «Ровесники», в совете «Ровесников», где практически вся современная российская интеллектуальная элита через Детскую редакцию радиовещания прошла — в диапазоне, скажем, от Андрея Шторха и до Владимира Вишневского. Всё это наши. Как обстояло дело в школе, я не знаю. Но я помню, например, Марка Баринова с его кружком, который работал в ЦДРИ. Я ребёнком туда ходил, и мне было ужасно интересно. Когда мне было опять-таки четырнадцать лет, меня мать отвела послушать Пуришева на его семинар по «Фаусту». То есть я в других сферах, видимо, вращался. И потом, я вообще предпочитаю видеть в жизни хорошее, какие-то хорошие мотивы. А «где бы пожрать» — ну, знаете, это не среда, это опять-таки секта. Человек же сам выбирает, что ему любить, а что ненавидеть, что видеть, прежде всего.

«Как вы считаете, почему любителям литературных аналогий не приходит на ум, что противопоставлять Преображенского и Шарикова — это как противопоставлять повара и его похлёбку?»

Нет, дорогой rwt, дорогой Александр Иванович. Мне кажется, что это слишком прагматический взгляд. Преображенский потому и Преображенский, что он преображает. Вы что, считаете, что мы — похлёбка Бога? Нет конечно. У Шарикова есть все шансы стать человеком, но он не желает им становиться — вот в чём вся проблема. Это всё-таки вопрос личного выбора, а у похлёбки выбора нет.

«Кто может поручиться за то, что хотел сказать тот или иной автор своим произведением?»

Никто не может. В этом прелесть литературоведения.

«При чём здесь именно сердце собаки?»