Она шагнула через порог, а в пространство между её боком и дверным косяком ввинтился Гастон. Но оба они — и девушка, и пес, — сразу же замерли на месте. Что-то было не так. Ньюф — тот, возможно, учуял посторонний запах в номере. Однако и Настасья что-то почуяла — иным образом, но тоже совершенно отчетливо.
Кто-то здесь побывал за время их отсутствия. Все предметы вроде бы оставались на прежних местах, и на входной двери не просматривалось даже царапины, но Настасья в своем выводе не усомнилась. Покрывало на кровати выглядело слишком уж гладким. Складки на раздвинутых оконных шторах распределялись чересчур симметрично. Стул возле стола с компьютерным монитором и сам этот стол имели вид ненатуральный и безупречный — словно бы сошли с картинки в школьном букваре. И этот же самый налет чрезмерного порядка, Настасье совершенно не свойственного, лежал теперь буквально на всем.
— Ладно, заходим, — сказала она Гастону шепотом, хотя и понимала, что визитеры — кем бы они ни были — уже убрались восвояси.
Пес первым вбежал в номер и принялся с фанатическим упорством всё там обнюхивать. А Настасья заперла дверь изнутри и вытащила из кармана дедушкин подарок. Его нужно было спрятать, и срочно.
5
Обед Настасья заказала в номер, как и планировала — просто позвонив по телефону. И, когда в дверь постучали, сперва поглядела в глазок. Она увидела белую униформу официанта, сервировочный столик и белую шапочку на седоватой голове коротко стриженого мужчины. Лица ресторанного работника она разглядеть не могла: тот наклонился над поручнем тележки, готовясь закатить её в номер.
Гастон, не дожидаясь, пока Настасья его позовет, вскочил со своей лежанки, подбежал к двери и встал рядом с девушкой. Собственно, потому-то она и открыла: присутствие огромного черного пса внушило ей уверенность.
Мужчина в белой униформе закатил тележку с обедом в номер, и Настасья спросила:
— Я должна что-нибудь подписать? Какой-нибудь счет?
Только тут человек в униформе вскинул голову — и они оба опешили: и Настасья, и немолодой мужчина с ежиком седых волос на голове. Тот самый, который перевез её в Риге через мост Европейского Союза. Секунды две или три они просто стояли и пялились друг на дружку.
— Гастон! — выкрикнула, наконец, девушка — даже не зная, какую команду она должна отдать ньюфу.
Но паника в её голосе и так ему всё объяснила. Пес ринулся вперед, оттолкнул сервировочную тележку, на которой загремела посуда, и, как тараном, ударил башкой в живот стоявшего позади тележки человека. Тот врезался спиной в стену, хватанул ртом воздух и согнулся пополам, как если бы ему врезали кулаком под дых.
Но Гастон по какой-то причине вдруг потерял к нему интерес: вывернул шею и глухо гавкнул, поглядев Настасье за плечо. Возможно, он даже успел бы еще что-то предпринять. Однако между ним и раскрытой дверью, находившейся у Настасьи за спиной, оказалась сервировочная тележка.
Девушка обернулась, уже догадываясь, кого она увидит. И, конечно, это была она: рыжая соседка, неуверенное контральто.
— Ну, здравствуй еще раз, Настёна! — выговорила дамочка этим своим чужеродным голосом.
«Не может быть!» — мелькнуло у Настасьи в голове. По этому обращению —
Внучка профессора Королева увидела — словно кадр из кинофильма — как рыжая нажимает на курок пистолета, и ощутила несильный удар в правую руку — чуть пониже плеча. Почти одновременно с этим обиженно взлаял Гастон, и девушка успела еще повернуться и разглядеть, что мнимый официант держит в руках такое же оружие, как у Клементины:
Но пес весил в полтора раза больше девушки, а усыпляющий заряд попал в него на пару секунд позже. Так что Гастон сумел сделать рывок. И сомкнул челюсти на руке Розена, в которой тот сжимал пистолет — пресловутый
«А еще говорят, что ньюфаундленд никогда не укусит человека!» — удивилась Настасья; а потом тьма накрыла её.
6
Настасья видела свою маму — которую она, сколько себя помнила, всегда называла не мамой, а просто Машей. Да и то сказать: Мария Рябова выглядела такой юной, что казалось старшей сестрой собственной дочки. Именно такой она предстала перед ней и теперь: стройная, прекрасная, в оранжево-красном купальнике и парео, какие были на ней в тот последний день — во время пикника на пляже.
— Ты знаешь ли ты, Настасьюшка, — как ни в чем не бывало, обратилась она к дочери, —