Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

«Монеты всевозможных оттенков, всевозможных размеров, государств»: из визуального комментария к «Козлиной песни» К. Вагинова [422]

Олег Лекманов, Мария Шарунова

Время срезает меня, как монету.

О. Мандельштам

Хотя роман Константина Вагинова «Козлиная песнь» (1928) уже несколько раз сопоставлялся исследователями с повестью Осипа Мандельштама «Египетская марка» (1928), недостаточное, как нам кажется, внимание до сих пор уделялось чрезвычайно сходным принципам отбора обоими авторами событий и реалий для запечатления в своих произведениях. И у Вагинова, и у Мандельштама-прозаика исторически важное, существенное намеренно вытесняется на периферию, а в центр выдвигается пустяковое, неважное, всеми забытое или стремительно забываемое. Более того, важное и в «Египетской марке», и в «Козлиной песни» легко искажается и/или путается, а пустяковое скрупулезно и точно фиксируется, как бы консервируется для потомков.

Оставляя сейчас в стороне «Египетскую марку», о которой мы с этой точки зрения писали довольно много[423], обратим внимание на то, что «Козлиная песнь» весьма густо насыщена всевозможными мелкими, точными и «лишними» сведениями. Уж если заходит речь о такой пустячной реалии, как часы «на бывшей городской думе, а теперь на третьеразрядном кинематографе» Петрограда (17)[424], то читатель может быть уверен: этот «третьеразрядный кинематограф» действительно существовал. И в самом деле, в здании петроградской Городской думы, упраздненной в сентябре 1918 г., согласно справочнику «Весь Петроград на 1923 год», некоторое время располагался кинотеатр «Корсо»[425].

Если в «Козлиной песни» появляется петроградский «книжник», чей товар развешан «на решетке сада при Мариинской больнице» (26), по-настоящему любопытный читатель романа может не просто узнать из других источников, что такой книжник на таком месте действительно торговал, но и выяснить, как этого книжника звали и какая у него была фамилия: «У решетки Мариинской больницы ‹…› на Литейном торговал почтенный букинист Николай Яковлевич Пантелеев. У Николая Яковлевича была своя большая клиентура солидных покупателей (они любовно называли его Пантелеичем)»[426].

Отчасти сходным образом, буквально для каждого факта такого, например, фрагмента «Козлиной песни»:

Казалось неизвестному поэту, что он – его дед, огромный, представительный, сидит в ложе; на барьере лежит шелковая афиша, обшитая мелкими кружевами; на сцене – Людовик XIII что-то говорит Ришелье. Театр деревянный, а вокруг театра деревянные домики и снега, снега… «Енисейск, – подумал неизвестный поэт. – Я – мой дед, городской голова Енисейска» (28), –

отыскивается документальное подтверждение: дед Вагинова по матери, золотопромышленник, Алексей Софронович Баландин (1823–1896) (см. илл. 1) дважды (в 1858 и 1876 гг.) избирался городским головой Енисейска. Деревянное здание театра было построено в Енисейске в 1855 г.; в 1868 г. оно сгорело при пожаре. Кардинал Ришелье и Людовик XIII являются действующими лицами пьесы английского драматурга Бульвер-Литтона «Ришелье, или Заговор», представлявшейся в енисейском театре.

Илл. 1. Алексей Софронович Баландин, дед Константина Вагинова

И так далее и тому подобное.

В следующей ниже заметке мы бы хотели сопроводить иллюстрированным комментарием «нумизматический» фрагмент из второй главы романа «Козлиная песнь». Основная функция этого фрагмента (как и некоторых других) заключается в расширении географического и культурного, в первую очередь европейского, фона для событий «Козлиной песни», разворачивающихся в Петрограде.

Напомним текст этого фрагмента: