Травести бурлеска

— М-м, — поморщилась Лера, — не грузи Игнат. Пойдёмте лучше продолжим. Насколько я помню, наш друг не принял участия в дабл пенитрейшн. В смысле, оно не состоялось, по его вине, а так хочется. — Она улыбалась открыто, как выпускница средней школы, и, не смотря на то, что говорила пошлости — вызывала лишь умиление и желание.

Она присела ко мне на колено. Обняла и коснулась губами щеки. Казалось, мой позвоночник завибрировал от волны возбуждения. Игнат, ухмыляясь, смотрел на меня сквозь прищуренные глаза.

— Вот видишь, — сказал он, — а ты говоришь, каждому своё. Всём нужно одного и того же. Секс и разрушение — вот движущие силы любого человека.

Лера положила ладонь на мой живот, просунув руку под футболку. Среди нашей троицы, на мне было больше всех одежды. Я понимал, что нужно отстраниться и прервать это показательное шоу, но делать мне этого не хотелось.

— Женщина просит, — продолжал ехидно улыбаться Игнат, — неужели мы ей откажем.

Я ощущал жар в затылке. Мне хотелось доказать самому себе, что получиться удержаться и не поддаться искушению. Но как оно было велико! Мне казалось, что моё либидо проснулось только сейчас, и только теперь, за все долгие годы унылого проживания я понял, что такое секс.

Игнат наклонился и взял за руку Леру.

— Пойди в гостиную, посмотри телевизор, мы скоро будем.

Она выпятила нижнюю губку, изображая недоверие и обиду на своём милом личике.

— Обещаю, — подтвердил свои слова Игнат.

Девушка встала с моих колен. Я продолжал ощущать на бедре тепло её тела. Она, наклонившись, поцеловала меня в губы и, взяв мою ладонь, коснулась своего паха. Прикосновение длилось секунды. Кончиками пальцев я ощутил, какая она налитая и горячая. Потом Лера резким движением отстранилась и ушла в направлении комнаты.

— Итак, вернёмся к нашему разговору, — прервал моё оцепенение Игнат. Деда, который напутствовал меня перед своей смертью, все считали человеком со странностями. Он был отцом моего отца. Своей бабки я не знал, как впрочем, и отец не знал своей матери. Никто из родственников толком не знал, кто она. Одни говорили, что она какая-то заезжая актриска, прожившая с моим дедом ровно столько, чтобы родить моего отца. Другие, что она была дочерью богатых родителей, и, оказавшись не ровней моему деду, бросила его по требованию своих родных, исчезнув бесследно. Сам дед никогда о ней не распространялся.

— И даже ничего не говорил твоему отцу? — перебил я.

Игнат, едва заметно дрогнул в лице.

— У них были сложные отношения, — он задумался, собираясь с мыслями, смотрел сквозь бутылку на стол, потирал лоб указательным пальцем. Через минуту продолжил. — Так вот, дед мой был человеком в себе. Нелюдимым и одиноким. У него после матери отца, насколько известно, более не было ни одной женщины. Никто не знал где и кем он работает. Уезжал куда-то, недолгое время, оставляя сына сестре. Мой отец воспитывался тёткой большую часть своей детской жизни. И даже когда виделся со своим родителем, их встречи протекали натянуто. Можно себе представить ощущения ребёнка, который вынужден гулять по парку со взрослым человеком, который был отцом по крови, но фактически никакого участия в воспитании сына не принимал.

— Стоп! — перебил я, видя, что мой незваный гость заплывает в море воспоминаний, — за этим, пожалуйста, к психотерапевту. Если ты хочешь мне рассказать историю своей семьи, то мне на неё наплевать. Нельзя ли ближе к тайне?

Игнат зло на меня посмотрел. Я почувствовал, что отбираю у него возможность сделать то, чего он не делал никогда. Вдруг я увидел в нём жалкого человека, которому всю жизнь хотелось высказаться, излить свою историю и таким образом избавиться от тягостного груза. Может быть, он тоже увидел во мне родственную душу и впервые захотел кому-то открыться, а не прятаться за маской крикливого мажора, которую он носил с утра до вечера и редко когда снимал ночью.

Конечно, — осенило меня, он за что-то чувствует себя виноватым. И таскается с этим чувством по жизни как с горбом на спине! Ведь недаром он любил наблюдать, как кто-то чужой спит с его подругами, его женщинами. С помощью этого возбуждающего и пахнущего унижением состояния он словно наказывал себя за что-то. Испытывая унижение — очищался.

Я предположил, что начав с истории про деда, он плавно перейдёт к своим взаимоотношениям с отцом, но такого я был не в силах выслушать. Мне не хотелось быть подушкой для первого встречного, хотя этот встречный и показался мне довольно близким человеком.

Меня больше устраивали деловые отношения. Как с Ингой. Пусть она и кинула меня, но там был честный и открытый обман. Я был готов к нему. Она не лезла ко мне в душу, а я к ней. Мне хватало своей рефлексии.

— Ты прав, — вдруг согласился со мной Игнат. Но если я скажу тебе просто о тайне, ты не сможешь в неё поверить. Я хотел тебе рассказать свою историю, для того, чтобы ты понял, что тайна — не есть страстное желание или выдумка больного воображения. Это реальность.