Третье поколение

На следующий день он пошел искать Нестеровича, но не нашел: тот куда-то уехал до вечера. Вечером дол­жен был закончиться суд. Портной пошел в клуб, уви­дал там Нестеровича, но, покуда добрался до него, тот куда-то вышел. Портной на суде не остался. Он пошел домой, улегся на печи и весь вечер то курил, то грыз тыквенные семечки. Раздумывал: «На год мне одному, пожалуй, хватит на жизнь, не все же я проел, что зара­ботал. А там — бог батька. Так что успею еще найти Нестеровича». Однако в следующие дни он стал злить­ся: «Хоть среди ночи ходи к нему! Ни днем, ни вечером дома нет, что ты будешь делать?» Наконец он все-таки поймал Нестеровича. Это было уже на второй день по окончании суда. Нестерович оказался дома. Он жил на бывших хуторах, за лесом. Были сумерки. Он зажег лампу. Зося, одетая в дорогу, сидела около дверей на табурете.

— Назаревский поехал на место своей постоянной работы, — говорил Нестерович. — Но он мне говорил о вас. Если захотите остаться здесь, я в любое время го­тов принять вас на работу. Нам люди нужны.

— Я говорила с ним. Он советовал мне остаться здесь. И правильно, конечно... Возвращаться туда, где было столько всего... Но я еще не знаю... Я напишу вам из дому в случае чего, а вы мне ответите, можно ли приезжать.

— Напишите, я вам отвечу. Но и без того можете приехать в любое время. Вы бы разделись, а то ведь еще целый час ожидать. До города вас довезет наша грузовая машина. Как раз через час пойдет.

В эту минуту в дом вошел портной. Зосю, закутан­ную в большой платок, он не узнал, а она даже при­встала от удивления: и здесь этот человек оказался, словно сама судьба время от времени сталкивает ее с ним.

— Здорово, брат Антон! Узнал ты меня хотя бы?

— Ты? Где ж это ты болтался?

— Что ж ты, иль ремесла моего не знаешь?

— Эге, брат, лысина у тебя побольше стала. А сам все такой же непоседа. Все пешком ходишь?

— Неужто же как ты, на автомобиле! И кто это мог надеяться, что ты так выскочишь?

«Что за человек! Всех знает!» — подумала Зося.

— Хата твоя, кажется, растаяла?

— Как это ты допустил? Я к тебе и пришел: строи­тельство мою хату сплавило, а ты здесь начальник — дай где-нибудь приютиться.

— Уж не женился ли ты во второй раз?

— Тебе все шутки!

— Какие там шутки!

— Сказал тоже! Я по годам, может быть, и не стар, да ведь жизнь моя такая — весь век по белу свету ша­таешься. Может быть, у тебя тут для меня работа най­дется?

— Почему же нет?

— Вот и поставь меня, братец, на какую-нибудь ра­боту по моим силам, и чтобы жить было где.

— Занимай любую кулацкую хату: ни Богоровских, ни Степуржинских давно уже здесь нет.

— А хаты разве пустуют?

— Некоторые пустуют. Две бригады рабочих пере­брались в бараки по ту сторону леса, кирпич будут де­лать. Вот хаты и освободились.

— Так ты, браток, отдай мне, пожалуй, хату Богоровского. Не того, над речкой, а того, что к дороге поближе. Знаешь которого? Того, который с индюком дрался.

— Ладно, — рассмеялся Нестерович. — Индюка какого-то вспомнил... Позабыл я обо всех этих делах.

— Так у тебя небось голова другим забита.

Тут портной стал приглядываться к Зосе и вдруг узнал ее.

— И вы тут? На суде были? Пришлось вам... Слу­чается, не повезет человеку. — Повернулся к Нестеровичу. — Ночевал я не так давно у них в хате. И кто бы мог подумать? Вот ведь как бывает в жизни...

Портной уселся за стол, облокотился и разложил ки­сет с махоркой и бумагу. После длительной паузы он вздохнул и повернулся к Зосе:

— Я вам прямо скажу, хотите — обижайтесь на ме­ня, хотите — нет. Я человек такой, люблю говорить от­кровенно и чтоб со мной откровенно говорили. Никогда своей мысли не затаю. Помните, давно еще, когда я у вас кожух шил, приходил к вам Степуржинский посмот­реть, как я шью. Вот однажды он мне и говорит: «Тво­рицкий прибедняется и стонет, а лошадь сразу купил. Стало быть, есть у него кое-что в запасе...» Вот я сейчас и думаю: раз он мог кое-как прожить, так за каким же чертом он в это грязное дело полез? Что он выиграл? Выиграл, что будет теперь принудительные работы от­бывать.

Зосю словно ножом по сердцу полоснуло. Она вспо­мнила — и в самом деле так было. На голом месте на­лаживали хозяйство. И у Михала вдруг откуда-то по­явились деньги. Она спросила: «Где ты взял?» Он отве­тил: «Как — где взял? Не знаешь, что ли? Я ведь все время копил!» Копить-то он копил, но разве мог столько скопить? Так она тогда подумала. Потом забыла об этом разговоре. Теперь новая мысль кольнула ее: «Мо­жет быть, он и тогда уже был замешан в нечистые де­ла?» Позднее это выяснилось до мельчайших подробно­стей. Теперь же никто, кроме одного Михала Творицкого, ничего не знал.

Подошла машина. Зося распрощалась и поехала до­мой. Славу она застала заплаканной. Девочка с криком бросилась к матери и не могла от нее оторваться. Со­седка сказала, что Слава все время спрашивала, где мама, не верила, когда говорили, что мама скоро при­едет, и пояснила:

— Она какая-то запуганная, очень боязливая.