Третья фиалка

— А Пенни в «Эминент Мэгезин» попросили приглашать натурщиц и проверять, на что они годятся, — сказал он, по-прежнему улыбаясь. — Его это, конечно, вгонит в тоску. Сегодня он истратил все деньги, просрочил на три недели плату за квартиру, но у него всегда будет возможность попросить домовладельца подождать семь месяцев и пообещать прийти к нему в понедельник утром, сразу после того как его опубликуют. Продолжай в том же духе, Пенни.

После непродолжительного молчания Сэндерсон спросил:

— Так что будем делать? За квартиру ведь все равно придется платить.

Морщинистый взял гитару и заиграл что-то печальное. Горе нахмурился еще больше. Пеннойер явно пытался что-нибудь придумать.

Флоринда вытащила изо рта сигарету, чтобы картинно ухмыльнуться как можно шире.

— Можно выставить Пурпура за дверь, — с вдохновеным видом предложил Горе. — Тем самым мы положим конец всем дискуссиям.

— Да как ты смеешь! — в бешенстве вскинулся Сэндерсон. — Ни на минуту не можешь стать серьезным! Если бы мы о тебе не заботились, ты бы в мгновение ока оказался на улице.

— Да что ты говоришь! — вскинулся Горе.

— Так, — встряла в перепалку Флоринда, — если вы собираетесь и дальше мне надоедать, я иду домой. Мне ужасно жаль, что вам надо платить за квартиру, но здесь я ничем помочь не могу и…

— Да ты что! Сядь! Погоди, Кутерьма! — наперебой закричали художники.

Горе повернулся к Сэндерсону:

— Пурпур, с этой минуты ты заткнулся!

Флоринда вновь забралась на диван, уютно свернулась на нем и закурила новую сигарету. Мужчины сменили тему и заговорили об успешных живописцах, привычно именуя их работы «мерзостью».

Глава XXI

Утром, возвращаясь домой с двумя гигантскими тортами к кофе, чтобы позавтракать ими с приятелями, Пеннойер увидел, как с конки спрыгнул молодой человек.

— Привет! Эй, Билли, привет! — закричал он.

— Здравствуй, Пенни! — ответил Хокер. — Что ты здесь делаешь в такую рань?

Часы недавно пробили девять.

— Решил вот к завтраку купить кое-что, — сказал Пеннойер, размахивая тортами. — Как ты, старик? Хорошо отдохнул?

— Превосходно.

— Работал много?

— Да нет, не очень. Как наши?

— Отлично. Пойдем, заодно поешь, — позвал его Пеннойер, распахивая дверь берлоги.

Морщинистый в расстегнутой у ворота рубашке варил кофе. Большое Горе сидел на стуле и пытался стряхнуть с себя остатки сна. Завидев Хокера, они хором закричали:

— Да это же Билли Хокер, рыжий черт!

— Как там наш волк, ребята? Все торчит у двери?

— Скажешь тоже, «торчит у двери»! Караулит на лестнице черного хода, и чуть что — уже здесь. Завтра явится сюда вместе с домовладельцем. Мистер Домовладелец, позвольте представить вам мистера Волка, явившегося к нам прямиком из Голодного края. Знакомьтесь, Мистер Волк, мистер Домовладелец.

— Неужели так плохо? — спросил Хокер.

— Хуже некуда, голову даю на отсечение, хотя мы и знаем, что легкие пути бывают только в раю. Позавтракаешь? Я имею в виду чашечку кофе и кусочек торта?

— Нет, ребята, спасибо, я сыт.

Морщинистый посадил на рубашку еще несколько пятен, Горе пролил кофе на себя, один лишь Пеннойер донес свою чашку до стола без приключений. Весело сбросив на пол несколько рисунков, художники освободили место для завтрака и, весело улыбаясь, расселись.

— Ну что, Билли, добро пожаловать обратно в нашу банду? Как там деревня? Много работал?

— Да нет, не очень. Все больше по мелочи. А как вы, ребята?

— Вчера приходила Кутерьма. Выглядит потрясающе. Новость о том, что ты скоро вернешься, ее, похоже, обрадовала.

— В самом деле? Пенни, к вам, случайно, никто не приходил заказать мне портрет стоимостью в десять тысяч долларов?

— He-а. Зато был багетных дел мастер, принес счет. Я сказал ему…

Немного погодя Хокер прошел по коридору и распахнул дверь своей просторной студии. Изумительный свет, лившийся через большое окно высоко над головой, будто бы свидетельствовал о том, что совсем недавно здесь кто-то прервал работу и уехал в деревню.

На высоком датском мольберте красовалась неоконченная «Девушка в яблоневом саду», пол густо усеивали эскизы и этюды. Хокер взял трубку и набил ее табаком из золотисто-коричневой банки, с которой не расставался. Потом уселся на стул, извлек из кармана конверт, вытащил из него две фиалки, положил на ладонь и уставился на них неподвижным взглядом. Со стен студии на него, равно как и на цветы в его руке, равнодушно взирали написанные им когда-то полотна в тяжелых золоченых рамах.

Некоторое время спустя к нему ураганом ворвался Пеннойер:

— Эй, Билли, пойдем со мной, там… Что это с тобой?

Хокер поспешно спрятал фиалки в конверт, сунул его в карман и ответил:

— Ничего.

— Но мне показалось… — сказал Пеннойер, — мне показалось, что ты чем-то расстроен. Да и потом… по-моему, у тебя в руке что-то было.

— Говорю тебе, со мной все в порядке! — закричал Хокер.

— Да? Ну, тогда прости… Вообще-то я хотел тебе сказать, что к нам пришла Кутерьма. И она хочет тебя видеть.

— Хочет меня видеть? Но зачем? — спросил Хокер. — И почему она тогда не пришла сюда, в мастерскую?

— Чего не знаю, того не знаю, — пожал плечами Пеннойер. — Она послала меня тебя позвать.