Третий брак

Все это я узнала от Акиса. Кира-Экави больше не поверяла мне своих секретов и чем дальше, тем реже заходила в гости. В какой-то момент и я начала забывать о ее существовании, то же самое происходило с моей дружбой с женами Кондопулоса и Касиматиса. И причин тому было немало: и она, и тетя Катинго с давних пор друг друга терпеть не могли. «Ну, я приду. Чтобы что делать? – говорила мне кира-Экави вначале, когда я спрашивала ее, почему она ко мне глаз не кажет. – Вернешься в свой дом – я снова буду приходить…» Кроме того, дом тети Катинго стоял на холме, а спазмы в ногах, начавшиеся у нее еще со времени суда над Димитрисом, продолжали ее беспокоить. Но все это было так, предлоги. Если бы кира-Экави и в самом деле хотела прийти повидаться, она бы пришла. Не из таких она была, чтобы ее остановили подобные препоны. Настоящая причина была в другом: за это время изменились наши отношения. Смерть Андониса, из-за которой на какое-то мгновение мы сошлись теснее некуда, позже стала нас разделять, отчуждать друг от друга. Она никогда не говорила мне этого впрямую, но по ее обращению и по целой горе намеков, что она обрушила на меня, я поняла, что она придерживается того мнения, что я слишком мало носила траур по Андонису, меньше, чем положено, и что я совсем его не оплакивала. И это она, та, которая тысячу раз была со мной согласна, что, может, в старые времена траур еще и имел какое-то значение, но в наше время низведен до не более чем низкопробного фарса и что никто не скорбит по своим возлюбленным, переодеваясь в черное, но только в своем сердце, и она теперь порицала меня за то, что я отказалась от черной вуали до пола! А что касается моих настоящих чувств по поводу смерти несчастного Андониса, что она могла о них знать, если даже я сама была не в состоянии разобраться с тем, что чувствовала? Если уж говорить с последней прямотой, то у меня не было ни малейшей необходимости разыгрывать представление из чувств, которых не было. Люди, которые могли хоть как-то меня контролировать, давно уже умерли. А киру-Экави я к себе в свекрови не приглашала! Потом уже я поняла, что ее раздражали мои визиты к Дейонам. Не потому что она не одобряла игру в карты, но от ревности. Она раз зашла ко мне, когда я была у Клио, другой, и ей это не понравилось. Клио со своей обычной простотой окрикнула ее с балкона, предложила зайти и ей посидеть с нами, но она не хотела. Она считала Клио бесстыдной женщиной и исключительно неподходящей спутницей для меня. Она, которая говаривала, что проститутки порой бывают святее монахинь (если, конечно, предположить, что Клио была проституткой), теперь выступала единым фронтом с моими главными врагами – тетей Катинго и моей дочерью, да так, что они втроем составляли целые стратегии борьбы с ней. Как и следовало ожидать, я разозлилась.

Но теперь уже, спустя годы, я понимаю, что самой главной причиной, по которой мои отношения с ней перешли в фазу охлаждения, стало то, что, пока я отчаянно пыталась похоронить прошлое, забыть Андониса, кира-Экави, даже если она слова о нем не говорила, одним только своим присутствием заставляла меня вспоминать его снова и снова. Я смотрела на нее, а видела его. И слышала его последние слова, которые он адресовал ей, не мне: «Кира-Экави, я сказал тебе “прощай”?» И хотя я понимала, что глупо было ревновать мертвеца, в глубине души я не могла простить ни его, ни ее. Я часто думала, загораясь горечью и гневом одновременно, что провела рядом с ним почти десять лет и что все это время рядом с нами всегда был кто-то третий, кто пусть в чем-то, но отнимал у меня моего Андониса. Кто-то еще, чье общество он предпочитал моему. И пусть тогда меня это не особо беспокоило, но по мере того, как шло время и я все больше это сама с собой пережевывала, я все больше раздражалась. Одна только я знала, пусть даже я не признавалась в этом даже самой себе, чего мне стоила его смерть. Только когда я потеряла его, я поняла, что наш брак, такой или сякой, но был для меня возвращением, к несчастью временным, в мою юность, в беззаботные, беспечные годы в Кифисье, когда я залезала в кошелек дяди Маркусиса и доставала оттуда столько денег, сколько помещалось в моих руках. Ну и что, что Андонис не был особо выдающимся любовником, эта часть жизни занимает не такое большое место в жизни женщины, но он был настоящим мужчиной в полном смысле этого слова. Рядом с ним я была маленькой девочкой, прячущейся за крепкой спиной отца. Его уход стал для меня крайне неприятным пробуждением от сна… Вот в этом в двух словах и крылись причины, из-за чего я стала относиться к ней с холодком.