Третий брак

Нетрудно было догадаться, что все они сочтут, что лучший выход из положения – женить Тодороса. И внезапно я заметила, как их отношение ко мне изменилось. Поликсена стала сердечной и ласковой, Сотирис начал звать меня «кумой», а Тодорос начал флиртовать еще больше, чем прежде. Но, как это ни парадоксально, предложение мне сделала Елена. Как только все немного успокоилось, она приехала ненадолго из Каламаты. Когда я впервые встретилась с ней лицом к лицу, то испытала примерно те же чувства, что и чуть позже при знакомстве с ее тетей Афродитой. Нет, ты только представь себе! – подумала я. Ну мыслимое ли дело, чтобы эта приятная, симпатичная женщина была таким чудовищем, каким ее описывала ее же собственная мать? Как-то вечером я уговорила ее остаться переночевать, чтобы составить мне компанию. У Принцессы снова была отдельная комната, как и когда-то. Поэтому бояться ночами мне частенько приходилось в одиночестве. Мы легли и потушили ночник, но ни у нее, ни у меня сна не было ни в одном глазу. Мы начали болтать. Я выспрашивала самые разные вещи о кире-Экави. Елена с большим воодушевлением согласилась остаться у меня для компании, но не за красивые глаза. Я понимала, что у нее своя цель, и в том, что это за цель, не сомневалась ни секунды. Однако даже при одной только мысли о том, что же она мне скажет, я впадала в ступор, словно была сопливой восемнадцатилетней девчонкой. Как только я чувствовала, что она уже готова вытащить своего туза из рукава, я подбрасывала и следующий вопрос. «Елена, но что же все-таки случилось в Каламате? – спрашиваю. – Что это вдруг она вскочила и бросилась прочь? Вы поругались?» Где-то в темноте Елена тяжело вздохнула. «Представляю, что она тебе наговорила! Господи, упокой ее душу, но она всегда меня не переваривала. Моему же собственному ребенку рисовала меня хуже черта. В тот день, когда она уехала, мимо проходил зеленщик, который продавал свежие фиги. Был август. Я вышла и купила кило с лишним и, пока мы сидели во дворе, дала ей и детям по несколько штук. Но ей показалось, что Анне я дала больше, якобы ее я люблю больше, чем Акиса, и она пустилась в крик. Но опять же ничего бы не случилось, если бы он сам ей не сказал: “Ну что ты, бабушка, за меня переживаешь? Если я захочу еще, то вот же тарелка, я сам возьму!..” И ее так задело, что даже обожаемый внук не принял ее сторону, что она попыталась покончить с собой. Она, видишь ли, приехала в Каламату с безумной целью забрать его с собой…»

«А подвеска? Правда, что ее украл покойный Димитрис?» – «Так она и это тебе рассказала? – поразилась Елена. – Ну конечно, он ее взял. Полицейские нашли ее у одного скупщика краденого, он ее продал ни за понюшку табаку, Господи, прости его…»

Хотя было темно и я не видела ее лица, но по тому, как она говорила, я поняла, что это правда. «В конце концов, – решилась, наконец, она, – давай уже оставим все это прошлое мертвым, что их теперь судить. Поговорим лучше про настоящее и про будущее. Вот что я хочу тебе сказать…» Ну вот, обреченно подумала я, началось. «Я, – продолжала тем временем Елена, – не умею говорить так живо, как моя мать, я, знаешь ли, немного провинциальна. Мы в Афинах не росли, и если мне есть что сказать, говорю без обиняков. Мы тут с Тодоросом и Поликсеной поговорили… В общем, мы были бы счастливы сделать тебя нашей невесткой!.. Не отвечай сразу же. Подумай хорошенько и скажи все завтра утром».