Третий брак

Даже если бы я никогда прежде не видела сына киры-Экави, узнала бы его по голосу среди тысяч и тысяч. Он не был на нее похож, скорее в отца пошел. Да и не так-то легко было бы его признать после того, как его так обкорнали, прямо ощипанный цыпленок, но его голос, его голос был мужским эхом голоса его матери: тот же тон, та же надломленность. Когда наконец партия закончилась и они остались одни, Гатцос объяснил, в чем дело: ему изменяла жена, и нужен был свидетель, чтобы застать любовников на месте преступления и чтобы он мог подать на нее в суд за прелюбодеяние. «Когда именно он сказал тебе, что любовник его жены – полицейский?» – «Да ничего он мне не говорил, господин председатель, я узнал об этом на другой день, уже в отделении». – «И ты ждешь, что суд тебе поверит?» – вмешался прокурор. «Может, я тогда сяду, господин председатель?..» Он ни разу не ответил прокурору прямо, намеренно игнорировал его, и тот от такого обращения сатанел все больше и больше. Касьянопулос следил за этим представлением и нервно постукивал пальцами по столу. К счастью, казалось, что председатель был терпеливым человеком. «Продолжай!» – говорит ему. «Чтобы не болтать тут вам попусту, я так скажу, господин председатель. Я ему говорю: “Может, объяснишь, че у тя там”. А он мне: “Двадцать талиров”». – «Что значит двадцать талиров?» – «Сто драхм, господин председатель!» – «Ну так и говори: сто драхм. Не все здесь завсегдатаи кофейни “Встреча”!» – «Я пытаюсь рассказать, господин председатель, как все было, потому и говорю на языке улицы. Но если хотите, могу перейти на кафаревусу[20] …» Касьянопулос прикусил губу. Я сидела по левую сторону от него и посматривала на него. «Двадцать талиров, он мне говорит, господин председатель. Ну не дурак бы я был отказаться? С тех пор как я заболел…» – «Оставь свои болезни в покое и расскажи нам, что случилось…» – говорит ему председатель резко. «А вот и не “оставь свои болезни в покое”, господин председатель. Если бы я не заболел, может, и не сидел бы здесь и сейчас! Если вы считаете меня преступником, а не человеком, я прямо сейчас сяду и судите меня тут хоть сто лет, но нечего меня высмеивать только потому, что вы тут отправляете правосудие…» Все полицейские, что пришли в гражданском, устроили шум и грохот почище клакеров в театре. Председатель зазвенел колокольчиком. Когда наконец восстановилась тишина, Димитрис продолжил изложение событий. В десять они взяли такси и поехали на Фреатиду. Они спрятались перед домом Гатцоса и приготовились поджидать жертву. «Как Гатцос узнал, что потерпевший должен был прийти к его жене?» – «Он, господин председатель, наболтал ей, что в тот вечер заночует у своей сестры». (Позже это подтвердил и сам Гатцос.) – «А где дом его сестры?» – спрашивает прокурор. Димитрис уже был готов ответить, но Касьянопулос подскочил от возмущения: «Не вижу, к чему этот вопрос, господин председатель!» Прокурор снова усмехнулся своей змеиной усмешкой: «Наш уважаемый защитник много чего не видит, гражданское обвинение готовится ответить и на этот вопрос в свое время. Существует серьезная, чрезвычайно серьезная причина, по которой мы ставим перед подсудимым эти вопросы, в противном случае мы бы этого не делали!» – «Отвечай на вопрос», – утомленно говорит председатель Димитрису. «На какой вопрос, господин председатель?» – «Господин государственный обвинитель спросил тебя, знаешь ли ты, где находится дом сестры Гатцоса». – «В Новой Филадельфии». – «Значит, о такой вот ерунде он с тобой беседовал, – с триумфом перебил его прокурор, – а вот то, что любовник его жены – полицейский, об этом он забыл сказать, да?» – «А при чем здесь одно к другому? Да я уже давно знаю, где его сестра живет, господин председатель. Как-то вечером у них была пирушка, так и я на нее пошел». Председатель посмотрел на прокурора, как будто говоря: не надо так давить… «Продолжай», – кивнул он Димитрису.

Они прождали перед домом Гатцоса где-то с полчаса. Наконец появился потерпевший, позвонил в колокольчик, вышла жена Гатцоса, открыла ему, бросила взгляд по сторонам, не видит ли кто, и впустила внутрь. «Сколько времени вы прождали, прежде чем перейти дорогу?» – «Двадцать минут». – «Правда, что Гатцос хотел пойти тотчас же, а ты его не пустил?» – «Правда». – «Почему?» – «Так и дураку ж понятно, господин председатель! Если он хотел застать их на месте преступления, следовало дать им дойти до кровати». – «Итак, вы вошли в дом…»

Гатцос, знавший, где что, шел первым, Димитрис за ним, подошли они к дверям спальни. Димитрис первым приник к замочной скважине. «И что ты увидел?» – «Если я скажу, господин председатель, вы снова заявите, что я использую непочтительные выражения». – «Никто не ждет от тебя подробностей, – говорит председатель раздраженно. – Скажи только, до какой стадии они дошли. На кафаревусе». – «Они осуществляли половые сношения!» – «И в самом деле, – говорит председатель, с трудом сдержав смешок, – ты и в кафаревусе преуспел. Теперь скажи нам, что случилось потом, – на димотики».