Командир заинтересовался новым эспээсовцем, оставившим хорошее впечатление. Кроме выполнения прямых обязанностей по обеспечению секретной информации, в первую очередь, тот мог стать его ближайшим помощником в ведении канцелярских дел, да и доверенным в делах сугубо личных. Неучастие в авралах, свободный выход в город и другие «льготы» только вызывали зависть у команды и не соответствовали особому положению «карася»-эспээсовца. Но всего этого Андронников не знал, да и не желал знать; как и все командиры кораблей, жил своими мерками офицерской жизни, на все закрывал глаза. Командир изредка поглядывал на часы, заметно беспокоился, желая закончить разговор. Наконец поднялся, улыбкой выразил одобрение:
– Ну хорошо-о… Служить хочешь?
– Да, товарищ командир.
– У меня к тебе одна просьба, – произнес офицер, собираясь сменить костюм. – Вон, видишь, два бидона стоят? Там спирт. Один из них распечатан. Мне необходимо сходить на соседний корабль, а дверь в каюте отчего-то не закрывается. Присмотри за ними, пока я не вернусь. Ты, случайно, не выпиваешь?
Мирков обиделся, сказал твердо, что совсем не пьет.
– Я потому интересуюсь, что ты, наверное, слышал – у нас в дивизионе на «Гирорулевом» один эспээсовец напился спирта и стал разносить по кораблю, угощая всех? – горько покачал головой. – Так себя опозо-орить… да еще и командира подвел.
– Ах, да… – вспомнил Александр.
– Ведь вы, эспээсовцы, пользуетесь особым расположением команди-иров… Так потерять человеческий облик… – Офицер оправил голубой китель, надел фуражку и оставил каюту.
Небольшая, но довольно уютная каюта располагала к отдыху и делилась на две условные половины: спальный угол с койкой за ширмой и приемная-кабинет, с диваном, журнальным столиком, двумя креслами, телевизором «Сони». Александр возвратился в кресло, полюбовался иностранным телевизором, который видел впервые. Дверь осторожно приоткрылась, просунулось настороженное лицо Шайдулина, который зыркнул на бидоны, воровато оглянулся и, увидев Миркова, насторожился.
– Командир здесь? – поинтересовался шепотом.
Узнав, что того нет, смело шагнул в каюту, полюбопытствовал, куда он направился, а сам за спиной прятал стеклянную банку. Александр ответил, что не знает, но что-то не понравилось матросу в его голосе.
– А чего ты так борзо со мной разговариваешь? – возмутился донельзя татарин, не привыкший к подобной свободе «меньшего».
Неожиданный поворот смутил Александра, который не мог понять его причину, но, вспомнив, где находится и с кем имеет дело, успокоился.
– Нормально я разговариваю, – не глядел в глаза, что могло быть опасно.
Шайдулин кивнул на бидоны.
– Давай, отлей немного «шила».
Александр пересел в другое кресло, ближе к бидонам, будто взял их под защиту, отрицательно покачал головой. Этого Шайдулин никак не ожидал, от злости стиснул зубы и полыхнул глазами, но пересилил себя. Продолжил спокойно:
– Ты только на корабль пришел, а уже борзо себя ведешь. Давай, наливай, – в голосе прозвучала угроза. Вновь услышав категорический отказ, поразился непонятному упрямству молодого старшины, заволновался, настырно стоял на месте. Может быть, и ушел бы, но помнил наказ Лукина добыть спирт.
Александр возрадовался, что вот та новая жизнь, к которой он стремился, где не нужно лебезить и прислуживаться. Накажет наглеца и тем самым поведет себя достойно. Команда удивится его смелости и станет уважать и ценить.
– Зачем же ты с самого начала нарываешься на неприятности? – со снисходительной укоризной начал Шайдулин. – Не забывай, тебе служить не с командиром, а с нами, – и тут же ловко поднес банку к распечатанному бидону, собрался поднять крышку, но натолкнулся на крепкую руку. Матрос зло вскинулся, улыбнулся недобро:
– Мы… и тебе нальем…
– Я не пью, – ответил непреклонно, гордясь собой.
Матрос выпрямился, убрал банку, взглянул на упрямого наглеца:
– Слышь, я не по-онял? Ты, наверное, забыл, кто ты такой и где находишься?.. – Хотел добавить что-то резкое и весомое, но передумал, махнул рукой:
– Ну ладно… Первую неприятность ты уже заработал…
Развернулся и вышел, шаркая тапочками.
Александр ликовал; это была самая настоящая победа.
Лукин увидел вернувшегося ни с чем гонца, набросился с вопросами.
– Ну и бо-о-орзый… – протянул, недоумевая, Шайдулин. – То ли действительно такой навороченный, то ли службы нашей не знает?.. – добавил хвастливо: – Уже напросился на неприятность.
Лукин удивился, принял новость настороженно. Предложил матросу припрятать банку до лучших времен, сел на только ему принадлежавшее место у железного стола и погрузился в раздумья. Дослужившись до того счастливого времени, когда стал старшим поста, он наслаждался ролью старослужащего. То, что когда-то проклинал – унижения, прислуживание, приборки, бачкование – теперь, по истечении лет, считал необходимым и непреложным для молодых. Полагал, что только строгость к меньшим по сроку службы даст им радость освобождения и возможность принимать решения.