Александр возвратился к работе, заметил на лице Шикаревского недовольную перекошенную гримасу. Тот словно говорил ему: ну и дурак же ты, мелешь, чего не надо. Александр загрузил бачок посудой, понес на камбуз. Он дико уставал, ни единой минуты не знал покоя. Даже ночью в тесном кубрике, где в скученности сопели, храпели несколько десятков здоровых парней, не находил отдохновения. Ему казалось, что трясина затянула его с головой. Выполняя со своим призывом грязные, тяжелые работы, вместо элементарной благодарности за помощь только слышал злобное понукание и оскорбительную брань «годков», которые сатанели от безделья и скуки. Прошло всего лишь несколько дней, но он уже забыл, что такое приветливые лица товарищей по посту СПС отряда. Попросил Андропова о срочной вахте. Командир подписал увольнение на сутки, и Александр с восторгом сбежал с корабля.
Медленно брел по городу, наслаждался вольным движением и собственной неподконтрольностью. Обязательное возвращение наводило ужас.
Издевательская ухмылка Коржа в то время, когда Мирков играл на гитаре, неожиданная злоба Жмайло, навязанное бачкование пугали и не давали покоя. Все, чего он стал частью, совершенно не соответствовало тому, что вещали средства массовой информации об армии.
Как и полагал, на посту встретили друзья. Радостно кинулся к нему Мачковский, распахнул руки, приговаривая:
– О! Шура к нам пришел! Ну как, Шура, тебе команда?! Как бачок? Уже тащишь?!
Услышав знакомый голос, Мавродий поднял склоненную над столом голову и устремился в прихожую. Бросился пожимать руку, не удержался от вопроса о делах.
Александр улыбнулся, приятно удивленный теплой встречей.
– Да что говорить… – пожал плечами. – Уже успел и картошку в поелах почистить, и бачок уже накрываю, и «скворца» получил. Я и не думал, что на кораблях такой бардак.
– Это, Шура, еще ерунда, – весело заметил Мачковский, – вот пойдешь в море – тогда хоть вешайся! Ни дней, ни ночей спокойных не будет. Утром до отбоя – на картофан, потом три раза бачкуешь, плюс еще приборки у командира и в кубрике, а там куда пошлют. «Годков» же твоя работа не волнует, успеваешь ты или нет… Для них главное, чтобы все было сделано и бачок вовремя накрыт.
На посту находился еще один человек, который не был знаком Миркову. Это был стройный светловолосый старшина 1-й статьи, видно, из тех, кто недавно пришел из похода. Александр обратил внимание на стоявшего в стороне парня и насторожился, в последнее время инстинктивно не доверял старшим по сроку службы, но, увидев пристальный, снисходительный взгляд гостя, смутился.
– А ты что, хотел с первых же дней пользоваться правами «годка»? – сдержанно обратился незнакомец к Миркову.
Александр напрягся. Возникла неловкость, из которой помог выйти Мачковский. Объяснил Александру, что это Мацкявичус, который только вчера пришел из похода.
Мирков внимательно посмотрел на старшину, увидел значок «За дальний поход» на широкой мускулистой груди.
– Да я… – начал неуверенно, замолчал, не решился сказать то, что тревожило сердце.
Мацкявичус шагнул к расстроенному Миркову, опустившему глаза.
– Да я, если хочешь знать, – сказал зло, хотя Александр не давал повода, – уже был первостатейным, не будучи «полторашником», но все равно чистил картошку! Потому что своему призыву надо помогать.
– Да я… не против помочь! – пожал плечами Александр, покраснев от волнения. – Но это все не должно делаться подобным образом.
– Хм!.. – изумился Мацкявичус, бросил взгляд на Мачковского, рукой указал на Миркова. – Да, если хочешь знать, это и есть трудности, которые надо преодолевать! Да, только при нашем советском дебилизме такое возможно. Ни в одной армии мира нет такого кошмара, как у нас.
– Но это же неправильно, так быть не должно! Неужели хорошо жить вот так, с ненавистью друг к другу?! – стоял на своем Александр.
– Это ты на «гражданке» будешь жить нормально, а здесь другая жизнь и законы другие!
Молчавший до этой минуты мичман попытался сдержать не на шутку разошедшегося Мацкявичуса, подступив, попросил остановить перебранку.
– Подождите, товарищ мичман, – ответил тот невозмутимо, рукой отстраняя маленького мичмана. – Нас закрывают в поелы, чтобы офицеры не видели, и мы чистим! А он хочет, чтобы и картошку не чистить, и не бачковать… – с усмешкой продолжал Мацкявичус, вновь с укоризной глядя на Миркова. – Да если хочешь знать, если ты не будешь помогать своему призыву, они вовсе могут от тебя отвернуться! А вот это самое страшное – когда не с кем поговорить!
Александр не находил слов, молча осуждая слова и тон собеседника. Мичману надоело все слушать, возмутился:
– Что за фигня! Не успел эспээсовец прийти на корабль, а уже заставляют работать и издеваются над ним! – разволновался. – А что же Андропов? – спросил у Миркова.
– А ничего…
– А вот сейчас здесь ходит твой командир, я ему расскажу, что творится у него на корабле! И как относятся к эспээсовцу! – решительно бросил мичман Миркову, тут же оставил пост и вскоре привел смущенного капитан-лейтенанта Андронникова.