Тревожная Балтика. Том 2

Всякий раз он торопливо вносил в кубрик бачок и чайник и занимал привычное место у ящика, спешно подготавливал все к еде. Изводился мерзкой работой, чахнул в собственных глазах. Превращался в худого, с большим носом и тонкой шеей субъекта с потухшими глазами и торчащими короткими волосами. Однажды ему показалось, что он стал похож на суетливого Шикаревского со злобным взглядом.

«Неужели мне предназначено судьбой покорно склонять голову перед потерявшими стыд и совесть подонками, прислуживать им, сносить как должное тычки и сквернонословие?!» – думал он, натруженно угождая всем сразу. Обливаясь потом, он угодливо подавал, принимал, ловил недовольные взгляды, пытаясь угадать желания «годков».

Яркое солнце прожигало беззащитное судно. Ели горячий борщ, уставали утирать рукавом пот со лба и висков.

Демилюк откушал борща и застыл в ожидании, удивился, что сие осталось незамеченным. Минуя Миркова, демонстративно подал тарелку Шикаревскому, что означало степень крайнего недовольства. Шикаревский зло зыркнул на напарника, быстро наполнил посуду кашей, вернул Демилюку. Сурово взглянул на Александра, готовый поквитаться.

– Масло… – шепнул Шикаревский, глядя пустыми глазами, – масло где?..

Каждый день матрос повторял Александру, что его основная обязанность – обеспечивать кубрик маслом, что означало воровать из холодильника; для Саши это было неприемлемо.

Демилюк заметил отсутствие продукта, с невинным видом поинтересовался насчет масла, затем многозначительно посмотрел на Шикаревского, а тот – на сникшего Миркова.

– Где масло? – дерзко спросил матрос, злобствуя, стиснул челюсти. – Я тебе сколько раз говорил, что масло всегда должно быть к обеду? Воруй, но чтоб было…

Александр хотел что-то ответить, но не смог, не желал оправдываться. Все ждали молча. Грозный тон матроса поддержали ухмылками.

– Я не смог достать… – соврал отчаянно, стыдясь всего, что окружает его, в том числе наглеющего матроса. – А почему я смог? – оборвал его осмелевший Шикаревский. Быстрым движением он достал из-под рубахи небольшой газетный сверточек, отделил кусочек мягкого масла, отправил Демилюку в тарелку и вновь посмотрел на старшину.

«Годки» остались довольны его предприимчивостью. Шикаревский неистовствовал, приглушенно терзал Миркова:

– Почему я один должен бачковать? Я не хочу делать за тебя твою работу…

Надо было отвечать, но не было слов, которые бы дошли до сознания озверевшего напарника, взявшего верх.

«Отчего он все время твердит, что это моя работа? Ведь это не так… Она мне навязана без моего на то согласия. Этот потерявший всякий стыд Шикаревский мнит себя старшим лишь оттого, что способен к угодничеству, предал себя. Но если я стану таким, каким все хотят меня видеть, то я прокляну себя!»

Мирков хотел в Шикаревском видеть друга, но обнаружил лишь работающего на износ чуждого человека.

Лукин съел второе и задумался, приняв глубокомысленный вид. Но остался не понят. Лениво повернул голову, посмотрел на бачковых. Шикаревский глазами указал расстроенному Миркову на Лукина, который как ни в чем не бывало смотрел в противоположную сторону. Александр бросился к кружкам с компотом, разыскал лукинскую. Тот взял кружку, но скривился, отстранил равнодушно.

– Шикаревский, почему не моя кружка? – посмотрел на матроса, а затем недобро на Миркова.

Жгучий взгляд Шикаревского пронизал Александра. Исправляя положение, Шайдулин метнулся к кружкам, быстро определил нужную, прошипел злобно:

– Ну, «ш-ш-шифра»! – тем самым выразил крайнее недовольство и обещание грядущих неприятностей, быстро поставил кружку перед Лукиным. Вернулся на свое место и, посмотрев в глаза Миркову, обронил полушепотом:

– Я тебе сегодня, «шифра», сделаю…

Это совсем выбило Александра из колеи, давно не знал ничего подобного. Обида перехватила горло, он ненавидел себя и место, определенное рукой военкома. Кубрик молчал, но и в этом таилась угроза.

Александр взял себя в руки и бросился исполнять требования наглеющих людей, но вместо сочувственного снисхождения слышал отовсюду: «Х…, иди сюда», «шифра», «козел», «быстрей надо», «ублюдок». Очумело метался между ними, молил бога, чтобы быстрее закончился проклятый обед. Старался поймать равнодушный взгляд Андропова, но видел отчуждение и полное безразличие к его беде. Вера в обещание Андропова не давала покоя, тем более было публичное заявление: «Не трогайте моего старшину», что, впрочем, прозвучало неубедительно. Сердце больно ныло, мысленно корил товарища: «Что ж ты молчишь… ты же говорил?.. где твое слово?!» Но тот, признав свою беспомощность перед стаей, стыдливо отводил глаза, словно говорил ему, что снял с себя все обязательства и разорвал тягостные отношения.

Александр все понял, отступил. Лукин поставил опорожненную кружку и, уходя, обратился к Шайдулину:

– Шайдулин, делай с ним что хочешь… Но чтоб это было в последний раз. «Скворцов» – не жалей. Не понимает – растолковывай…

– Ладно, – послушно ответил тот.