Тревожная Балтика. Том 2

Тот называл фамилии; Александр пальцем тупо тыкал в кружки, из шести угадал всего лишь четыре. Матрос остался недоволен, пригрозил, что завтра он, Мирков, будет весь день бачковать один, чтобы понял, как трудно одному. Напомнив о протирке посуды, Шикаревский гордо удалился.

В кубрике стояла тишина, матросы отдыхали после сытного обеда. Разбитый неприятными ощущениями дня, Александр осторожно протирал тарелки газетой, опасаясь потревожить спящий люд. Никак не мог понять причину притензий и такого издевательского отношения к себе.

«Это же несправедливо! Любая работа не должна становиться наказанием, тем более, что это не моя работа, я выполняю то, что должны делать все по очереди, а меня за это еще и бьют. Почему я должен драить эти поганые тарелки?! И хоть бы кто слово сказал доброе. Мечешься круглые сутки, а они спят! А главное и, быть может, самое обидное для уважающего себя человека – это то, что я здесь – никто!»

Разбитый и расстроенный, устало поднялся по трапу и неожиданно столкнулся с Андронниковым, который вышел из штурманской рубки.

– Ну как, Мирков? Уже свыкся с командой? – полюбопытствовал тот.

Александр понимал, что тому глубоко наплевать на беды подчиненного, его устраивает подобное положение вещей. И, хотя падал от мучительной усталости и неудовлетворенности, сдержался, ответил утвердительно.

– Это хорошо, – безразлично одобрил командир, смущенный встречей. Быстро разошлись по каютам. Александр остался один и грудью упал на топчан, пытался расслабиться, свернувшись калачиком. Отдыхал, готовясь к новым испытаниям.

Реальность обрушилась всей массой и поставила его на грань выживания. Анализируя ситуацию, он не находил логики в хаосе событий, а значит, и смысла общения. Испытывал жгучую потребность в понимании и сочувствии, но решительно жил одиночкой, внизу проводил лишь положенное время. Поначалу стремился в коллектив, но вскоре понял, что в нем видят человека, которым можно пренебречь и которого ничего не стоит обидеть.

Отгороженный от окружающего мира кораблем, каютой с единственным иллюминатором, который выходил в глухое место юта, с живым, манящим, как девичья грудь, морем, чайками, вечно парящими за кораблем в поисках поживы, Александр чувствовал себя заточенным в раскаленную железную коробку, окруженным стеной презрительного молчания. Искреннее стремление быть полезным разрушилось злобой и немотивированной глупостью. Заключенный в тюрьму собственного одиночества, даже находясь на посту, он не мог видеть морской глади, переливавшейся на солнце, которая отчего-то пугала.

Ежедневно в двенадцать часов ночи Александр направлялся с папкой в штурманскую рубку, подавал штурману бланк с грифом «секретно», тот растерянно моргал глазами, будто впервые видел фирменный бланк шифротелеграммы, вписывал координаты местонахождения корабля и время, ставил свою подпись. Обменявшись парой необязательных фраз, Александр шел к радистам. Не желая видеть неприятные физиономии, молча передавал телеграмму высунувшемуся в проем человеку.

Глава четвертая

За два часа до подъема на посту Миркова раздался телефонный звонок. Подумал, что это, возможно, командир с указанием принять очередную телеграмму и поднял трубку. Услышал неприятный голос Иванова, который сухо объявил, чтобы немедленно спускался в трюм чистить картошку, добавив, что все уже здесь (подразумевался их призыв). Александр не хотел подчиняться, но, поразмыслив, решил согласиться.

Ступил на палубу и не спеша отправился к трюму, глаза слепил блеск солнца и солнечных зайчиков, игравших повсюду. Заглянул в открытый люк: на самом дне увидел большую медную бадью с водой и копошащихся вокруг парней с ножами в руках. Те подняли хмурые лица, отвыкшие улыбаться, и вновь опустили, оставшись равнодушным к гостю.

– Здравствуйте, – поздоровался бодро, ступив на палубу трюма, что стало неожиданностью для всех. Лишь подняли обиженные взгляды, которые словно говорили: «Нам и так плохо, а ты еще и веселишься…»

– Здравствуй, – издевкой за всех ответил Шикаревский, выдавил ухмылку показного удовольствия.

– Здравствуй, – податливо ответил Королев, улыбнулся, услышав в приветствии что-то близкое и родное.

– Давай быстрей бери нож и начинай чистить картошку, нашел время для веселья. У нас здесь никто не здоровается, – грубо оборвал Иванов, категорически не принимая подобной манеры поведения. Александру стало неприятно, он взял кухонный нож, сел на ящик и принялся за работу. Затянувшееся молчание тяготило Александра, но устраивало остальных. Лишь на лице Королева, который иногда поднимал на старшину кроткий взгляд и как будто чего-то ждал, блуждала легкая улыбка.

Время тянулось медленно.

– Да-а… Хреновая у нас, мужики, жизнь… – вздохнул Королев, привлекая внимание мальчишеским лицом и большими карими глазами, и отправил картошку в бадью. – Хуже собак живем. А вот интересно, почему мы одни чистим? Пускай и «борзые караси» чистят. Они тоже должны работать, не «полторашники» же!