– Да… Он, конечно, оригинальный… Неужели в отряде его ничему не научили? – причмокнул губами. – Но мы его все равно обломаем, служба и не таких видала. Ты назначаешься над ним старшим. Полностью берешь под свой контроль и учишь уму-разуму и нашим законам. А то он какой-то странный, будто нигде и не служил. Если не будет понимать – давай пилюлей. Я разрешаю. Его, видно, просто так не возьмешь. Ну а другого выхода у него нет. Раз попал сюда, значит, должен подчиняться нашим порядкам, – воскликнул радостно: – Ну-у… а теперь, Шикаревский, сообрази чай и что-нибудь вкусненькое к нему!
Все это время Шикаревский корпел над непонятным прибором. Но главным здесь был не сам прибор, а его личная занятость, которую матрос старательно демонстрировал. Знал, что как только справится с одной работой, тут же появится другая, которую ему обеспечат Лукин или Шайдулин.
Шикаревский все оставил и, не поднимая глаз, бросился исполнять пожелание своего командира. Достал из потаенного шкафчика пустую поллитровую банку и выскочил из каюты. Через какую-то минуту поставил ее с водой на стол и опустил самодельный кипятильник из двух лезвий. Пока закипала вода, быстро нарезал кусочки хлеба и колечки полусухой колбасы, которую тоже достал из потайного шкафчика. Его точные и ловкие движения были результатом воспитательного воздействия Лукина.
А тот молча сидел на стуле с подобранной под себя ногой и гордился учеником, готовым по мановению руки исполнить любое указание.
– Шура, все готово, – возвестил Шикаревский без эмоций и тут же юркнул мышонком в уголок к прибору.
Лукин пригласил к столу Шайдулина, чего тот только и ждал, молча сидя по другую сторону. Трепеща перед всесильным Лукиным, с подобострастной усмешкой взял кружку с чаем и небольшой бутерброд, радуясь, что стал ближе к недоступной «грозе».
– Шура, этот «шифра», ну-у-у, вконец… – удержался от дальнейшего высказывания, так как увидел на лице Лукина полное безразличие. Тот считал себя настолько выше, что не желал снизойти до беседы, повел безразличным взглядом на спрятавшегося Шикаревского, изобразил удивление:
– А чего ты, Шикаревский, не ешь? Иди к нам… – поманил рукой.
Матрос сжался, не шелохнулся.
Шайдулин повернулся застывшим лицом:
– Шикаревский… Чего ты сидишь?.. Иди сюда.
Тот, не смея противиться, оторвался от никому не нужной работы, сморщился, как от боли, и, сутулясь, неловко направился к столу. Длинными пальцами осторожно взял стеклянную банку, налил себе чая, взял бутерброд, но сесть не посмел, так и стоял, давясь угощением.
Мирков дождался командира и вернулся к себе. Как ни гордился своим непревзойденным мужеством, все же опасался предстоящей расплаты. Не желавшая закрываться командирская дверь была первым сигналом (вскоре из замочной скважины вытащили спичку), Шайдулин, вошедший сразу после ухода командира, к тому же с банкой – все выглядело странно, походило на запланированную акцию.
День за днем погружаясь в жестокий быт, как гриб дождевик шляпкой поднимает прочно улегшийся за годы дерн, так и Александр видел хаос и пирамидальные лестницы, по которым все карабкались. Прием пищи на корабле – это не просто рядовой обряд, а главное событие дня, с проклятой работой одних и набиванием желудков другими. Саша понимал, что шансов нет, и, когда приходило время, спешил к своему месту у ящика, составлял пару Шикаревскому. Но, как ни старался, душа не принимала подобного положения дел.
Андропов равнодушно занял место, взял тарелку из рук услужливого Шикаревского.
Александр с отвращением помогал товарищу, подносил, прибирал, но ни от кого не видел благодарности. Взмыленные, обливаясь потом, бачковые спешили побыстрее обслужить голодную команду. Дождавшись, пока все разошлись, наконец-то поели то, что осталось на дне бачка. Приступили к уборке.
Выкурив на палубе сигарету, вошел довольный Корж, направился к койке. Увидел усталого, распаренного Миркова, который собирал крошки со стола, поинтересовался, будучи в приятном расположении духа:
– Ну как, «шифра», служба? Нравится?..
Александр повернулся к нему лицом, сконфузился, не зная, что ответить.
– Да… Ничего…
– Что ж, поначалу тяжеловато будет, а потом привыкнешь.
– А вы здесь неправильно живете, и законы у вас плохие, – начал Мирков смело.
– Да? А как ты хочешь? – ничуть не смутился Корж, глядя с веселой широкой улыбкой. – Ты, наверное, хочешь, чтобы все здесь добрыми были и нравственные законы соблюдали?.. Да, ты так хотел бы?
– Да. Вы же друг друга не уважаете, люди так не живут. Словно звери все.
– Значит, ты, «шифра», хочешь нас уму-разуму научить? Да-а-а… Тяжеловато тебе здесь будет с твоими понятиями. Тут, брат, за такие разговоры тебя в порошок сотрут. Это ты пока еще салага, вот прослужи с мое, понюхай, чем все это пахнет, я бы хотел посмотреть, что ты тогда запоешь. Служба, мой дорогой, так закрутит, что готов продать кого угодно, только бы остаться целым. А ты – справедливость, товарищеские отношения… Гм… – ухмыльнулся сквозь зубы. Побрел к койке, взобрался на верхний ярус.