Три Анны

«Он сейчас убьёт меня», – успела мелькнуть короткая мысль, и Аня затрепыхалась как брошенная на песок рыба, беззвучно пытаясь закричать от ужаса.

– Немедленно отпусти её. Ты с ума сошёл! – с нажимом произнёс от двери незнакомый мужской голос, и руки мгновенно разжались.

Ноги отказывались Ане служить, и она бессильно опустилась на пол, пытаясь защитить горло ладонями, хотя понимала, что на этот раз опасность прошла стороной.

– С вами всё в порядке? Я помогу вам, – незнакомец опустился на корточки, и в полутьме коридора Аня увидела лицо Кости.

* * *

– Я… я… я хотела попросить денег на керосин, – с трудом выговорила Аня, едва слыша свой голос.

Костя метнул на Кумачёва негодующий взгляд, от которого широкие плечи Демьяна Ивановича мгновенно опустились. Поэт протянул руку к пиджаку, висевшему на рогатой вешалке возле этажерки с телефоном, и лихорадочно зашарил рукой в кармане.

– Вот, возьми. Я надеюсь, что этот небольшой инцидент останется между нами.

Подождав, пока Костя поможет Ане встать, Кумачёв сунул ей в руку смятую десятку.

Машинально она взяла протянутую бумажку, растерянная и совершенно сбитая с толку.

Первой мыслью было выскочить на лестницу и убежать, чтобы никогда больше не слышать фамилию Кумачёв, но с другой стороны – куда бежать?

– Пойдёмте, я провожу вас в вашу комнату.

Костя бережно обнял её за плечи, обхватил за талию и медленно повёл по коридору, приговаривая ей как маленькой:

– Ничего, ничего, сейчас всё пройдёт.

С самого детства ни один человек не говорил Ане таких слов и никто никогда не утешал её, если она падала и расшибалась. У бабы Кати на все Анины беды и бедки имелся один короткий ответ: «Цела, и ладно. Не сахарная – не растаешь».

– Я живу на кухне, – прохрипела Аня, задыхаясь.

Она жадно ловила ртом воздух, но он, казалось, не попадал в лёгкие, застревая комом в горле. Неловко опустив её на табурет у кухонного столика, Константин кинулся расставлять раскладушку, притулившуюся под плакатом. Дышать стало легче, и жестом руки Аня остановила его порыв:

– Не надо.

– Уверены?

Уловив в вопросе сочувствие, Аня утвердительно кивнула головой, думая, что Костя почти не изменился с тех пор, как они вместе разгружали в Олунце агитпроповский вагон. Только пять лет назад он был почти мальчик, а нынче перед ней стоял стройный молодой человек чуть выше среднего роста, худощавый, порывистый, с прямым носом и еле уловимым восточным разрезом глаз под каштановой чёлкой, зачёсанной на бок.

По всему видно, что он не узнал её, да Аня этого и не ожидала. Смешно думать, что ленинградский юноша запомнит голенастую деревенскую девчонку, напополам распоровшую гвоздём поношенную сатиновую юбку. Она подумала, что стоит поблагодарить молодого человека за помощь, но не находила слов, лишь просительно смотрела на него исподлобья и перебирала пальцами складки фартука.

Приняв её замешательство за испуг, Константин подошёл к ней ближе и твёрдо сказал:

– Не бойтесь, я поговорю с отцом. Обещаю, он никогда больше не посмеет вас обидеть. Кстати, меня зовут Константин Викторович Саянов, а вас?

– Аня.

Вспомнив, что настоящее имя Демьяна Кумачёва – Леонид Цветков, она поняла, что Константин не его сын. Эта мысль была ей приятна. Всё связанное с семьёй Кумачёвых вызывало у неё стойкое отторжение. Ей претило их двуличие, пошлость, постоянное враньё.

– Откуда вы?

– Из Дроновки под Олунцом.

Из открывшейся рамы в окне напротив на лицо Кости упал солнечный блик, и Ане показалось, что при слове «Дроновка» его губы исказила презрительная усмешка. Но когда блик ускакал в сторону, облив светом металлический примус, лицо собеседника было серьёзно.

Немного постояв в кухне, Константин рассеянно посмотрел на часы, перевёл глаза на Аню и, успокаивающе махнув ей рукой, пошёл в кабинет к Кумачёву.

В доме наступила блаженная тишина, прерываемая тихим шипением примуса. После недолгой, но яростной борьбы, Ане удалось одержать над ним победу и теперь кроткий жёлтенький огонёк послушно лизал дно сковородки, а Аня прижимала к холодному лезвию ножа обожжённый палец. Брошенная на стол десятка, всучённая ей Кумачёвым в знак примирения, скомканная валялась на кухонном столе, и Аня старалась не смотреть в её сторону. Противно вспоминать о незаслуженной обиде, а ещё больше об унижении.

«Потерпи, Аня, – шёпотом сказала она себе, как сказала бы посторонней девушке, – вспомни, сколько настрадался в рабстве Нгуги и потерпи. Если тебе ниспослано это испытание, значит оно тебе на пользу».

Боль в обожжённом пальце затихла, и нож послушно принялся шинковать капусту, не мешая Ане размышлять о своих будущих планах. За две недели в очередях она чего только не наслушалась. Когда она стояла за перловой крупой, старушка в шляпке с голубым бантом рассказала, что в Ленинграде существуют биржи труда, где могут зарегистрироваться безработные.