Три Анны

– Гляди, гляди, купчиха чуть не треть пуда берёт, – услыхала Аня за своей спиной переговоры двух кумушек, – они, купцы, в товарах хорошо маракуют. Видать, и впрямь груша неплоха. Давай-ка, и мы варенье наварим. Скоро у мово мужика аменины, будет что родне на стол выставить.

– А я, пожалуй, грушевый взвар сделаю, – отозвалась другая, – я у кумы в гостях пила, оченно сладостный.

Не успела Аня отойти, как у телег заклубился народ. Зазвенели вёдра, застучали туеса, а хозяева с шутками и прибаутками едва успевали справляться с наплывом покупателей.

– Видно, и вправду у тебя, девка, рука лёгкая, – прошамкала юркая старушка, пытаясь одним зубом раскусить утащенную на пробу грушку. – К чему ни притронешься – всё ладится.

Её похвала звучала как издёвка, и Аня горько усмехнулась:

– Если бы так.

– А ты не сомневайся, девица.

Бабка довольно хихикнула, ловко выхватив из-под ног укатившийся с телеги полураздавленный плод.

– Возьмите, бабушка, я вас угощу, – распахнув мешок, Аня, не жалея, отсыпала старухе полный фартук груш, – съешьте за здравие раба Божиего Ивана Егоровича.

– Веснина что ль? – бабка проворно прикрыла руками подарок и из-под надвинутого на самый лоб платка с любопытством уставилась в Анино лицо.

– А вы откуда знаете? – ответила Аня вопросом на вопрос.

Старушка неопределённо пожала плечами:

– Земля слухом полнится. Говорят, ослеп твой тятя.

Аня не стала отпираться. Что скрывать, если весь город обсуждает их несчастье.

– Ослеп.

– О-хо-хо, – завздыхала бабка, – кормилец занедужил – лиха беда. Но ты, девонька, не сдавайся, как берёзонька в бурю гнись долу, стелись веточками по земле, а не ломайся. Глядишь, ненастье и минует. Знаю, плохо тебе сейчас, но ты помни: самая тёмная ночь спускается перед рассветом.

«За такие слова и мешка груш не жалко», – думала Аня, подходя к дому. После разговора со старушкой тревога в душе стала уступать место рассудительным размышлениям.

«Со школой – посоветуюсь с Маришей, она в Олунце всех знает, наверняка подскажет выход из положения. Повезёт – найдём благодетеля нанять учительницу. Мануфактуру продам, как Бог даст, а там видно будет. Работу в Петербурге начну искать немедленно, а для начала обращусь к баронессе фон Гук и попрошу у неё рекомендации».

Не успев войти в дом, она услышала, как по воздуху поплыл дребезжащий набат пожарного колокола на городской каланче.

* * *

Только начав раззваниваться в полную силу, колокол внезапно ухнул на низкой ноте и замолчал, будто ему вырвали язык за болтливость. Но воцарившаяся на малое мгновение тишина уже никого не могла обмануть: из всех домов выскакивали люди и, побросав дела, мчались на центральную площадь.

– Анюта, хорошо, что ты уже пришла! Бежим! – Маришка на бегу махнула рукой Анисье, призывая остаться с Иваном Егоровичем, и, вцепившись в рукав Анны, потащила её за собой, едва успев перебросить за забор Анину поклажу.

– То не к пожару сигналят, а на вече народ собирают, – тараторила она Ане, локтями проталкиваясь сквозь толпу бегущих, – при пожаре звон частый, а редкие удары дают, когда срочное сообщение делают. В последний раз так звонили, помнишь, в большой паводок. У нас в те дни в пансионе контрольную работу по физике отменили.

Не сбавляя шагу, Аня согласно кивнула, едва не уткнувшись в спину рослой купчихе Мезенцевой, которая, отдуваясь и пыхтя, мощно ввинчивалась в толпу, прокладывая себе путь, словно ледокольная баржа.

За ширококостной Мезенцевой едва поспевал супруг – щупленький старичишка с длинной седой бородёнкой. Он приветственно махнул девушкам рукой, но тут же осадил назад, пропуская вперёд бойкую ватагу босоногой ребятни, с восторженным визгом несшуюся поглазеть что случилось.

Задев краем юбки за брошенное на дороге бревно, Аня упала на одно колено, чьи-то руки быстро подняли её на ноги, и общий поток снова увлёк её за Маришкой, мелькавшей далеко впереди. Время от времени подруга оборачивалась, находила глазами Аню и бежала дальше, остановившись лишь на торговой площади, где уже исходила криком плотная толпа горожан.

Пробившись к подружке, запыхавшаяся Аня безрезультатно попыталась осмотреться.

– Мариша, что там?

Она с любопытством привстала на цыпочки, но увидела только осанистую фигуру полицмейстера, стоящего на высоком крыльце полицейского управления. Крепко расставив ноги, одной рукой он придерживал шашку на боку, другой ухитрялся отдавать указания полицейским, стоящим чуть поодаль.

– Самосуда не допущу! Первого же, кто подвернётся мне под руку, немедля закатаю в кутузку, будь то мужик или баба, – хриплым от натуги голосом ревел он, стараясь перекричать толпу. Побагровевшие щёки и выпученные глаза полицейского начальника выглядели столь устрашающе, что толпа ненадолго затихла, с тем чтобы снова начать колебаться волнами, идущими от краёв к центру.

Непонятность происходящего на площади усиливали летящие отовсюду возгласы, произносимые с откровенной ненавистью. Девушки прислушались.

– Выдать! Выдать! На вилы их! – скандировала толпа, осатаневши вздымая вверх руки со скрюченными пальцами.