Три Анны

Тогда Аня не обратила внимания на её поведение. Нынче же вещи предстали перед ней в другом свете, со всей очевидностью рисуя не услужливую и добродушную швейку, а хитрую и коварную лазутчицу с червоточинкой внутри, как метко заметила дальновидная нянюшка, с первого взгляда не приняв Проклиной дружбы.

Аня представила, как Прокла, озираясь по сторонам, крадётся в отцовский кабинет, дрожащими от нетерпения руками разрывает страницы амбарных книг, подносит к растопке горящую свечу и, довольная, отшатывается, расширенными глазами наблюдая озерцо огня, растекающееся по ковру.

Наверное, уже через несколько минут запылал первый этаж, следом пламя перекинулось на второй. Закричала Анисья, Матрёна кинулась выводить на улицу своих детей.

«А батюшка… батюшка в это время разыскивал Проклу, чтобы вывести её из горящего дома».

На этой мысли Аня зажмурилась от невыносимой сердечной боли, но, странное дело, в её чувствах не было разрывающей душу ненависти к поджигателям, скорее, она думала о Прокле и её брате с брезгливой жалостью.

«Ведь это ужасно, – рассуждала про себя Аня, бродя по садовым дорожкам, кое-где усеянным жёлтыми листьями облетающих берёз, – ужасно всю жизнь жить в ненависти. Ненавидеть тех, кто не разбойничал, ненавидеть тех, кто богаче, ненавидеть тех, кто остановил преступную руку их отца. Ненавидеть так глубоко, что не устрашиться и самим совершить смертный грех».

Раздавшийся с неба гусиный клёкот заставил Аню поднять голову. На небольшой высоте над городом летел гусиный клин. Впереди, мощно рассекая грудью упругий воздух, махал широкими крыльями тёмно-серый вожак, за ним двумя расходившимися по сторонам цепочками сосредоточенно летели гуси помельче. Скоро осень.

– Аннушка, Аннушка, – услышала Аня негромкий голос отца. Она резко развернулась и в дверях дома увидела батюшку.

Держась рукой за плечо Анисьи, батюшка вслушивался в гусиные крики. При ярком свете дня Аня отчетливо увидала, как поседели тятины волосы, почти сливаясь с болезненной бледностью исхудавшего лица, а обгорелая борода отросла только с одного бока, некрасиво топорщась в разные стороны.

– Батюшка, родненький, ты встал!

Отец улыбнулся, пытаясь отыскать дочь по звуку, и неуверенно сделал шаг вперёд:

– Ничего, доченька, где наша не пропадала!

* * *

«Вчера пополудни вблизи города Олунец были задержаны двое подозреваемых в поджоге дома купца второй гильдии Веснина, произошедшем месяц назад. Преступниками оказались брат

и сестра Косматовы, действовавшие из личной неприязни. Зачинщица оного дела, девица Прокла Косматова, находится в тюрьме полицейской управы, её брат Федор Косматов этапирован в Ельск для опознания».

Закончив читать, барон фон Гук сложил газету «Олунецкий листок» и небрежно бросил её на стол, внимательно посмотрев на притихших Аню и Маришу. Они сидели рука об руку на небольшом диванчике в гостиной Вороновых и казались прелестными, как две изысканные лилии: одна – лилия белая, хрупкая, а другая – пышная и яркая. У окна, опершись о подоконник, застыл Алексей Свешников.

Переводя взгляд с Александра Карловича на Алексея, Аня поражалась, насколько несхожими были эти два человека. «Земля и небо», – сказала бы её матушка.

Свешников и фон Гук пришли с визитом почти одновременно, холодно поздоровавшись друг с другом в просторной прихожей, украшенной круглым зеркалом в золочёной раме.

– Добрый день, Анна Ивановна и Марина Ермолаевна, – почтительно склонил голову Александр Карлович, не забыв поинтересоваться о здоровье Ивана Егоровича.

По усталым глазам барона, почти всю ночь просидевшего в карауле, Аня безошибочно прочитала, что ему необходимо убедиться, что в доме всё благополучно и она после перенесённого вчера потрясения твёрдо стоит на ногах, а не лежит в постели с нервическим припадком. Алексей, напротив, находился в бодром настроении, щедро рассыпая комплименты девушкам и нахмурившейся при виде него Анисье.

– Наслышан про ваш героический поступок, Анна Ивановна, – Алексей округлил брови, изображая восторг, и поцеловал Анину руку. – Весь город обсуждает. Дядя с самого утра бросился в сад срезать для вас самую великолепную розу.

Молниеносным движением Свешников выхватил из-за спины бордовый цветок на длинной ножке и приложил руку к сердцу, как будто собирался затянуть хвалебную оду, но, взглянув в лицо Ани, не принявшей его шутку, посерьёзнел. – Я не ожидал от вас иного, кроме защиты арестантов. Вы прогрессивная девушка и понимаете, что к преступлению людей вынуждает наш жестокий мир. Увы, увы…

Повертев розу в пальцах, он положил её на ломберный столик.

– Наше общество ещё не готово осмыслить мотивы, двигающие нарушителями закона…