Три Анны

– Какой такой Косматов? – живо переспросила она за завтраком, когда Мариша упомянула вчерашний самосуд. – Не тот ли разбойник, который жёг дома в Ельске? – С глухим звоном стукнув чашкой о блюдце, нянюшка гневно сузила глаза и оглядела девушек, призывая их в свидетели. – Вот послушайте, как дело шло! Почитай несколько месяцев Ельск пламенем полыхал. Избы одна за другой, ровно сухие лучинки, вспыхивали! А сколь семей по миру пошло, и не упомнишь! Прознали люди, что поджигатель тот – Васька Косматов, да проку от этого знания было мало. Полицмейстер из Петербурга трёх сыщиков выписал, но и те Косматова поймать не могли! Истинный крест! – в подтверждение своих слов, Анисья перекрестилась на икону и торжественным голосом провозгласила: – А справился с Васькой наш Иван Егорович! И то чуть не погиб, когда тот на него с ножом кинулся. Да не на того напал! Твой-то батюшка проворнее оказался – хватил его по лбу и баста. Поделом разбойнику.

– Нянюшка, скажи, тятя, что, убил Ваську Косматова? – замирая от страшной догадки, спросила Аня.

– Убил! Намертво убил! Народ Ваську-ирода даже на кладбище хоронить не хотел. Думали у дороги как собаку зарыть, да отец Александр не позволил. Хоть и плохонькое место у канавы выделил, но в церковной оградке. Всё ж, сказал, крещёная душа.

Слушая незамысловатый рассказ няни, Аня начала понимать происходящее. Если Прокла корила батюшку Васькой Косматовым, значит, она имела к нему отношение. Может быть, она его жена или сестра?

– Няня, скажи, а была ли у Косматова семья?

Анисья ненадолго задумалась:

– Да вроде была. Не скажу точно. Больно уж много лет с той поры прошло. Ты тогда ещё в люльке качалась. Но бабы судачили, что Васька путался с какой-то бабёнкой из местных и, по слухам, имел от неё двух детей. Дочку и сына.

«Дочку и сына, – мысленно повторила Аня, понимая, что это объяснение всё ставит по своим местам. – Скорее всего, Прокла с офеней – дети Васьки Косматова».

Она потёрла лоб рукой, подумав, что если батюшка, пусть и в честной борьбе, убил Проклиного родителя, то Прокла вполне могла замыслить чёрную месть. Да и отомстила им тем же огненным способом, каким действовал её отец, наверняка неспроста.

Тогда становилась понятна суть этих странных записок и навязчивое желание сообщить Весниным о расплате.

Бросив недоеденную кашу, Аня вскочила:

– Я должна рассказать это Александру Карловичу!

Слова о бароне фон Гуке выскочили сами собой. Смутившись своего порыва, Аня заметила, как Анисья многозначительно переглянулась с Маришкой и нахмурилась, немедленно сев обратно и нехотя принимаясь за остывшую пшёнку со сливками.

Съев пару ложек, она отодвинула тарелку, не в силах сидеть спокойно. Обсуждать услышанное от Анисьи, строя догадки и домыслы, ей не хотелось.

Виновато взглянув на Маришку, Аня подхватила шаль:

– Пойду в сад, прогуляюсь.

Милая, верная Мариша, она всегда угадывала её желания. Вот и сейчас, поняв, что Аня хочет побыть одна, Мариша неторопливо достала вязание и, усевшись у окна, принялась увлечённо разбирать перепутанные в корзине шёлковые нити, унизанные бусами:

– Иди, Аннушка, а я обещала себе довязать кошелёк. Скоро именины у кузины Машеньки.

Старый сад готовился к встрече осени. Хотя Анино настроение не позволяло ей вдоволь налюбоваться красотами позднего лета, она всё же заметила нежную красоту голубых астр, трогательно тянувших вверх свои пушистые головки, и роскошные причёски тёмно-бордовых георгинов, кичливо возвышавшихся вдоль окон.

Из смородинового куста сиротливо качала бусами ягод одна необобранная ветка. Аня рассеянно положила в рот терпкую смородину, подумав, что надо попробовать вывести батюшку погулять.

Чуть не замочив край юбки в тёмной лужице, набравшейся в земляную ямку, выдавленную каблуком, она вдруг вспомнила, что этот наряд шила Прокла. Машинально проведя руками по гладкому поплину, отдёрнула пальцы, словно обжёгшись о крапиву, и охнула, припомнив некоторые мелочи, которым тогда совершенно не придавала значения. Юбка спешно дошивалась накануне пожара, перед отъездом в Дроновку. В тот день Прокла находилась в превосходном настроении, игриво намекая на скорые перемены в Аниной жизни. Как же она тогда сказала? Аня ненадолго задумалась, вспоминая, как белошвейка опустилась на колени, подгоняя подол по длине, приколола подгиб английской булавкой и прищурилась, окидывая взглядом её фигуру:

– Правду сказать, барышня, нечасто нашей сестре белошвейке доводится на такую кралю шить. Иную госпожу служанка в корсет затянет, что едва не дух вон, а платье всё равно сидит как на корове седло. А у вас талия осиная, грудь высокая, спинка гибкая, шейка точёная, белая. Тяжко вам будет, если жизнь поломает.

Выговаривая последние слова, она как-то странно хихикнула, чуть не проглотив зажатую между губами булавку.