Три Анны

Идти к такому человеку было страшно, но смотреть, как баба Катя помирает от голода, – ещё страшнее.

Промаявшись ночь, Аня глотнула чуть тёплой воды из остывшей печи, сунула ноги в носки, перевязанные из старого платка, достала валенки и, напялив тёплый тулупчик, подаренный ей местным батюшкой на Рождество, отправилась в сторону леса, не забыв крепко привязать к валенкам короткие широкие лыжи, оставшиеся ещё от бабы Катиного детства.

Лыжи бежали ходко. Похожий на пилёный сахар снежный наст приятно похрустывал под ровной лыжнёй, и скоро Анютке стало жарко. Она скинула с головы вязаный платок и принялась думать, что скажет Дикому Барину и его страхолюдному чёрному слуге, которого в народе прозвали Фиопом.

Однажды на посиделках бабы рассказывали, что Дуська Фролова, ушедши за малиной, встретила Фиопа на обломках старой мельницы. Он сидел на каменном жёрнове, опустив в воду босые ноги, и что-то напевал на непонятном языке. Увидав Дуську, он так уставился на неё угольными глазами с красными прожилками на белках, что Фролова словно присохла к месту.

А Фиоп, вместо того, чтоб, как приличный человек, отворотить глаза, принялся махать ей руками и кричать: «Ком, ком». А потом и вовсе какое-то неприличное слово добавил.

Что за «ком» и откуда тот «ком» взялся, Дуська не поняла, но домой прибежала ни жива ни мертва.

Зажмуривая глаза от бьющего в лицо ветра, Аня пыталась представить, как это так, чёрная кожа? Даже если старательно запачкать лицо сажей, то всё равно розовый кусочек щеки или лба да проглянет, а так, чтоб чёрным оказались не только лицо, но и шея, руки и ноги, надо очень постараться. Во всей печке сажи не хватит.

За мыслями Аня не заметила, как переехала через тракт и приблизилась к порогу Керста.

Гиблое место. Девочка остановилась и торжественно перекрестилась в сторону нараставшего шума, казавшегося особенно громким среди звенящей тишины зимнего леса.

«Хоть бы птица какая прокричала, – тоскливо подумала она, растирая пальцами похолодевший кончик носа, – всё же живая душа рядом».

Но вместо птичьего гомона, замирая от ужаса, Аня услышала свистящий вой волка, заунывно тянущего свою песню на одной ноте.

Мгновенно вспомнив истории о пропавших по зиме собаках и о растерзанной лошади из соседней деревни, Аня кинулась бежать вперёд, туда, где между светло-коричневыми стволами рослых сосен показался тёмный силуэт крепкой избы с идущим из трубы дымом. На крепком морозе дым казался пышным белым облаком. Дым то столбом поднимался к небу, то стелился по земле, обдавая Аню родным запахом человеческого тепла и уюта.

Вдыхая чуть горьковатый дух сгоревших поленьев, она понемногу успокаивалась. Охотники из Дроновки говорили, что волк не нападёт на человека, если чует поблизости жильё. Да и не известно, что страшнее – волки или чужаки, про которых ходят слухи один хуже другого.

Волчий вой прекратился так же внезапно, как и начался, и Анютка вздохнула с облегчением. Если повезёт и Дикий Барин даст заработать на кусок хлеба для себя и бабы Кати, то будет хорошо. Главное, суметь растолковать, что она всё-всё умеет: и мыть, и стирать, и стряпать. Может и за скотиной ходить. Это ничего, что она маленькая. Она сильная. К тому же без хозяйки в доме нельзя, а Дикий Барин живёт вдвоём с Фиопом. Два мужика без женского глазу – не дело. Наверняка обносились, оборвались, а одёжку и починять некому.

Ближе к калитке Анина решимость присоединилась к улетающему дыму и растворилась в голубом небе, раскрашенном полосами солнечного света.

«Стучите, и вам откроют», – вспомнила Аня слова из Библии, сказанные на проповеди отцом Вассианом, и от себя добавила: «За спрос не бьют».

Холодные пальцы, толкнувшие вперёд калитку, дрогнули, и Аня вошла в небольшой двор, оказавшись перед плотно закрытой дверью с прислонённым к ней веником – обметать валенки.

Этот голик, что-то подсказывающий ей, что здесь живут не чудища лесные, а самые обычные люди. Это придало уверенности. Скинув лыжи и тщательно опахав с обувки налипший снег, Аня робко стукнула в дверь.

* * *

На стук никто не отозвался, и Аня, набравшись смелости, ещё раз ударила кулачком в промёрзшие доски дубовой двери. Звук глухо тонул в толстом дереве, и Аня подумала, что её не слышат, но на очередной удар дверь внезапно распахнулась.

На пороге стоял кряжистый чёрный человек, именно такой, каким его описывала народная молва: широколицый, толстогубый, с мелко вьющимися кудрявыми волосами. Но самым поразительным оказались его уши, которые, как взахлёб описывали сельские сплетницы, действительно отвисали до плеч. Мало того – каждая мочка уха была продырявлена насквозь и, вместо серьги, забита деревянной колобашкой.

Если бы не широкая красная рубаха-косоворотка и не толстые ватные штаны, то его можно было бы принять за диковинное существо из жуткой сказки. Беглым взглядом Аня заметила то, что не успели разглядеть деревенские бабы – на шее у чернокожего сверкали нанизанные на нитку отполированные кабаньи клыки.