Три дочери Льва Толстого

Крутым был поворот и в жизни Александры Львовны, правда она, в отличие от старшей сестры, шагнула в неизвестность – в точном смысле этого слова. В конце лета 1929 года Александра получила телеграмму из Японии: газета «Осака майнити симбун» приглашала ее приехать для чтения лекций о Толстом. Александра сумела убедить власти в необходимости командировки, и ее отпустили, ограничив срок пребывания в Японии 1 января 1930 года. И осенью А. Толстая вместе с приятельницей по Яснополянской школе Ольгой Петровной Христианович и ее дочкой Машей (Тусей) отправилась в противоположную от Москвы сторону – в Японию[1416]. Минуя железнодорожные станции с пустыми буфетами, они колесили по грязной и нищей Советской России. В тот год движение людских потоков было интенсивным: кто-то по своей воле или вопреки ей ехал строить Магнитку (в стране был взят курс на индустриализацию), кулацкие семьи следовали на север Урала и в Сибирь – кто без права на переписку, а кто и без права на жилье и работу (разворачивалась коллективизация, сопровождавшаяся подобными следствиями).

Испытав многочисленные трудности в дороге и добравшись до места назначения, Александра Львовна изумилась: «Я и не представляла себе, что Россия так отстала от цивилизации». Познакомившись с реалиями японской жизни, она воскликнула: «Какой контраст с советской нищетой!»[1417] Здесь на каждом шагу все – другое: вот увидела студенток и тут же отметила: «У нас в России сейчас нет таких чистых, детских лиц»[1418]. Восточная страна-красавица явилась перед ней как праздничный и сказочный мир.

А. Л. Толстая в Японии. 1929

Глубина потрясения от встречи с новой культурой была такой, что и спустя годы написанный Александрой Толстой рассказ «Волшебная страна Япония» предстает как яркое сиюминутное впечатление. Часть повествования – пристальное всматривание в предметы, в особенности устройства внутренних помещений, в обычаи и ритуалы чаепития, приветствий и расставаний. Мир японской культуры был воссоздан ею любовно и талантливо.

О своем решении покинуть Советскую Россию Толстая писала: «Оставаться же я могла только при условии, если бы можно было сесть в тюрьму. Потому что на свободе в России могут теперь жить только люди или ничего не делающие, таких почти нет, или подлецы. Садиться в тюрьму было страшно. Но на свободе жить там невыносимо! Я думаю, что скоро там будут пытаться запрещать дышать!»[1419]

В Японии же Александра Львовна ощутила себя иначе:

«Ну, милая моя старая сестра, – хотя и молодая сестра стала совсем седая, – пишу тебе из Токио. Урра! Пишу тебе свободно, не думая о том, что за каждое лишнее слово могут посадить в тюрьму или лишить места. Как хорошо дышать, как хорошо ходить по улицам свободно, есть настоящий хлеб без карточек, покупать что хочешь, если есть немножечко денег в кармане, не думать о том, чем прикрыться.

Хожу по улицам и улыбаюсь, как влюбленная, как старая дура, как сумасшедшая»[1420].

Близкой по духу была реакция старшей сестры на европейскую жизнь: «И как это ни странно – здесь чувствуешь себя ближе со всеми, чем на своей родине, где в каждом чужом человеке подозреваешь шпиона или во всяком случае недоброжелателя»[1421].

В Японии необычным было все. Как-то вечером к Александре Львовне пришли сельские учителя местной школы, где семь лет они учат разным предметам, подготавливая к средней школе. Она передала запомнившееся:

«Всего японцы учатся 18 лет.

– Какой же главный предмет в школе? – спросили мы.

– Мораль.

– Что это такое?

– Буквальный перевод – это учение о том, как должен поступать человек. У нас такое правило: если даже ученик хорошо выдержит экзамены по всем предметам, но не выдержит экзамена по морали, он не может больше учиться, и тогда ему будет трудно, почти невозможно найти службу. Мораль – это самый главный предмет.

– Как же он преподается?

– Сначала в самой простой, легкой форме, постепенно углубляется, расширяется, в университетах это уже философия Конфуция, Лао-Тзе»[1422].

И все-таки, что особенно глубоко поразило Александру Львовну в культуре Японии?

Чайная церемония удивляла ее своей неспешностью, движения молодой японки – своей размеренностью и плавностью. Изумленной русской гостье объяснили, что все это полезно для морального развития: «приучает молчать и сосредоточиваться», созерцать.

В Японии для приехавших из России женщин «открылась возможность понимания действительно прекрасного». Здесь Александра Львовна впервые услышала такое определение красоты: это «ценность вещи», которая «чаще сокрыта в глубине, чем выражена на поверхности». Знакомый японец взялся объяснить ей значение слова «сибуи»: «Представьте себе вечер, закат, озеро, вода совершенно неподвижна. И вот тишину и покой нарушает всплеск. Лягушка прыгнула в озеро. На поверхности вода расходится в круг – шире, шире. Это и есть „сибуи“».

И Александра Львовна со временем начала улавливать то, на что раньше внимания не обращала: