Три дочери

Савченко в отличие от нетерпеливого Мосолкова характер имел иной, он мог ждать сколько угодно, брал если не мытьем, то катаньем; жеманиться он не стал, поднял мерзавчик, выпил, закусил и продолжил как ни в чем не бывало:

– Когда Ной строил ковчег в безгрешной равнине, вдали от воды, то над ним все потешались, тыкали пальцем – дурачок, мол. А Ной посмеивался в бороду, да строил и строил свою дурацкую коробку. А потом был всемирный потоп и вы, Юрий Ионович, знаете, что произошло с Ноем.

– Знаю. Ной смеялся последним.

– С Ноем было шесть живых душ, сам Ной – седьмой. Вот почему я люблю число семь.

– Вы верите в Бога?

– Нет. Бог сотворил мир за шесть дней, седьмой потратил на человека, сделав его своим духовным собеседником.

– Занятно, занятно. А говорите, в Бога не верите.

– Не верю. Но семь – число святое.

– А есть число для всех нас? Бытовое, кухонное?

– Есть. Четыре. Четыре – это число земное: четыре части света, четыре времени года, четыре типа характера, четыре группы крови и так далее, – Савченко вытащил из кармана крошечную записную книжку, в которую заносил многое из того, что видел, – всю войну прошел с несколькими такими записными книжками, быстро нарисовал на чистом листе цифру 4, рядом поставил 3. – Четыре, как мы договорились – число земное, а три… три – число мирское. Это число возведения. Недаром существует слово «строить». Откуда оно? Да от этой вот самой тройки! Возвести, построить, вознестись – все от этого числа.

– Забавно, забавно! – напористый, резкий в движениях Мосолков был словно бы подмят цифрами, выкладками и речью начитанного майора; то, что знал этот майор, Мосолков не знал, он вообще мог никогда не узнать ничего интересного про Ноя и его броненосец, если бы не Савченко, и восхищенно покачал головой.

Тут он неожиданно вспомнил про фезеушников с их закопченным чайником, наполненным кипятком и, предупредив Савченко: «Погоди, я сейчас», завернул в клок газеты несколько ломтей буженины, три утиных яйца, шматок сала и полковриги хлеба. Оттащил еду в отсек Савченко, выложил перед фезеушниками:

– Ребята, нечего сидеть на голодный желудок! Это вредно.

Осадил их рукой, когда они неожиданно вскочили с лавки и вернулся в свой отсек. Снова разлил спирт по мерзавчикам, глянул боком, чего там рисует Савченко в своем блокнотике, немо подивился тому, что человек, похоже, вообще не может обходиться без карандаша и бумаги. На войне от этих вещей отвыкают быстро. Значит, на гражданке майор будет ученым. Либо этим самым… Тем, кто умные книжки сочиняет. Савченко написал в блокноте «3 + 4 = 7», а в следующей строчке «3 X 4 = 12». Сказал:

– Тройка – число возведения, семь – святое, четыре – земное, три – мирское, двенадцать – жертвенное… У гроба двенадцать углов и гробовщики, сколачивая свой товар, не всегда знают, что делают, а точнее, вообще не знают, почему гроб должен иметь двенадцать углов, а не, скажем, восемь. Восьмиугольные гробы только потому не производят, что боятся греха и расплаты – а вдруг покойник поднимется и вцепится костлявыми руками в горло.

– Вот так-так! – не выдержав, выдохнул Мосолков. – Прямо как в Московском государственном университете. Давай выпьем!

Выпили. Закусили.

– Разве это неинтересно? – спросил Савченко.

– Очень интересно, – малость скривил душой Мосолков, которому не хотелось забивать голову цифирью, пусть даже и увлекательной, а с другой стороны, скажи он, что все это неинтересно – обидит Савченко. – Продолжай, продолжай! – проговорил он горячо, бросил взгляд в окно, где застеленная черным паровозным дымом, проносилась свежая, недавно нарядившаяся в зелень земля, отметил, что поезд идет ходко. Еще отметил, что землю скоро заплюют, изгадят паровозы и превратится она в обычный угольный хлам, облезет, почернеет и будет вызывать ощущение досады и даже горечи – от недолговечности всего, что должно жить, цвести и радовать глаз. Помахал рукой пейзажу, проносящемуся за вагоном. – Ну и чего я должен сказать в ответ? – спросил он.

– Ничего не надо, – Савченко в свою очередь также помахал ладонью, машинально повторив жест Мосолкова и приметливый Мосолков засек это, удивился: они ведь с Савченко слеплены из разного материала, их обжигали в разных печах, в головы им вложили разные мозги, но если покопаться, в них обоих можно найти много общего, одинакового, не только этот маскирующий жест. – Ничего, – повторил Савченко и вывел в своем блокнотике крупно «741».

– Что это? – спросил Мосолков.

– Слово «храм» в переводе на цифры, – сказал Савченко, – раньше у славян не было цифр, как, впрочем, и у арабов, цифры появились позже и пока они не появились, их обозначали буквами. Вот такими, например, – он нарисовал Х, подчеркнул дважды карандашиком, пояснил: – Буква Х означала цифру шестьсот, Р – сто, А – один, М – сорок, если все сложить, то получится семьсот сорок один, иначе говоря «храм».