Читаем Три года в аду. Как Светлана Богачева украла мою жизнь полностью

«Татьян, а вы где? Там Света в истерике, вы ей очень нужны. Вы сейчас можете поехать домой?»

«Поеду, когда освобожусь», – вяло набрала я.

«Татьяна, давайте быстрее, я вас прошу. Не оставляйте ее одну. Вы уже выбрали этот путь, надо идти до конца, вы справитесь, пожалуйста, не оставляйте ее одну. Когда вы будете дома?»

«Скоро», – написала я и заблокировала телефон.

Затем пришло сообщение от Лизы:

«Таня, приезжайте, пожалуйста, к Свете. Неизвестно, доживет ли она до утра».

Бармен Дима, обновляя мне виски с колой, увидел, что слезы градом текут по моим щекам. Второй бармен, Денис, тоже это увидел и подлетел ко мне со словами:

– Танюх, Танюх, ты чего? Что случилось?

Я подняла на них глаза. Их силуэты расплывались сквозь замутненный алкоголем и слезами взгляд. Я набрала в грудь воздуха, и вся боль, скопившаяся за эти месяцы, вылилась на них в крике:

– Я ХОЧУ, ЧТОБЫ МОЯ ПОДРУГА УМЕРЛА! Я ПЛОХОЙ ЧЕЛОВЕК?!

Галлюциноз

Мне было очень плохо, и я совершенно не представляла, каково тогда приходится Свете. Чтобы это представить, я пыталась брать мое психическое состояние и умножать в голове на десять.

Как-то одним июльским днем Света сидела на кухне, смотрела в пустоту и кричала на одной высокой ноте. Сейчас ей было особенно плохо. На ее плече гнил некроз, а полиневрит превратил ее существование в одну сплошную боль. Ни я, ни она не спали уже сутки. На часах было пять утра. Я пыталась привлечь ее внимание:

– Света! Посмотри на меня! Совсем больно? Света!

Света медленно перевела глаза на меня. Внезапно она жутко и громко засмеялась, вытянула руку, взяла другой рукой свой мизинец и с оглушительным хрустом переломила его пополам. Верхняя фаланга пальца неестественно выгнулась наружу, размякла и обвисла.

Меня затошнило. Я видела уже многое: кровь, Светины некрозы, порванные вены. Я постоянно убирала за ней мочу. Но переломанный на моих глазах палец оказался тем уровнем ужаса, который мой мозг отказался переваривать. Хруст эхом отдавался у меня в голове, и я запомню этот звук на всю жизнь. Еще долго я буду закрывать глаза, слышать этот хруст и видеть перед собой обмякшую фалангу пальца.

Я захотела просто встать и выйти в окно. К сожалению, мы жили на втором этаже, и так я бы просто чуть более быстрым путем сбегала за сигаретами.

Подавляя рвотный рефлекс, я начала вызывать «Скорую помощь». Света вскочила и выбила из моих рук телефон. Я отшатнулась в ужасе.

– Не надо, – прошипела она.

Фаланга висела на кости как старая тряпка. Палец мигом опух и почернел. Я собрала воздух и на выдохе сказала:

– Тебе срочно нужен врач. Ты же руку не восстановишь.

Светино лицо исказилось в жуткой улыбке. Заскрипев зубами, она сквозь боль выговорила:

– Я сейчас сама поеду в травмпункт. Все хорошо. Извини. Я не справилась. Все хорошо. Все будет хорошо.

Я плохо помню, как Света собралась и уехала. Помню только, как ходила из комнаты в комнату, пытаясь переварить случившееся. Мой телефон лежал на кухне, в углу. Там, куда он отлетел, когда Света выбила его из моих рук.

Я пошла в ванную умыться и увидела в зеркале свое отражение. Мои глаза были распахнуты так, словно еще немного, и они вылезут из орбит.

Вскоре я собралась с силами и подняла с пола свой телефон. Нужно было связаться со Светой. Я увидела несколько сообщений от Глеба Когановича:

«Таня, Таня. Света мне написала. Это ужас, но главное: не оставляйте ее одну».

«Поздно. Она в травмпункт уехала».

«Как?! Она не найдет его. Она совсем в плохом состоянии психическом. Она сходит с ума».

«Я заметила».

Глеб Коганович скинул мне скрины Светиных сообщений ему. Она писала:

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное