Три короба правды, или Дочь уксусника

Последняя просьба была неразумной и потому последней – под взрывы гогота Артемий Иванович со словами «медведь победил, улей мой» надел просившему ведерко для шампанского на голову. Довольные жандармы тут же поволокли пострадавшего к Ширинкину. Приутихшая публика начала покидать буфет, когда из променуара появился штаб-ротмистр Асфендиаров, состоявший при бухарском эмире переводчиком.

– Его светлость бухарский эмир Мир-Сеид Абдул-Ахад Богодур-хан милостиво жалует этому господину золотой орден Восходящей звезды 3-й степени! – объявил он и положил перед Фаберовским коробочку, скромно оклеенную коричневым дерматином. Публика разразилась аплодисментами.

Артемий Иванович начал было кланяться, но тут его пьяный мозг пронзила ужасная мысль: хлопают не ему, хлопают поляку, которому вручили бухарскую звезду! Он посмотрел на Фаберовского налившимися кровью глазами и сжал кулаки. Но тут прозвенел звонок на второе действие и Фаберовский с Варенькой покинули буфет и отправились к себе на галерку, сопровождаемые капельдинером с ведерком и впихнутыми в него тремя бутылками шампанского. Артемий Иванович всхлипнул от обиды и побрел к себе в ложу.

– Какой уморительный ваш Артемий Иванович, – сказала Варенька Фаберовскому, когда они отошли от буфета на достаточное расстояние. – Словно в цирке побывала.

– Вы бы, Варенька, его в Египте видели, – вздохнул поляк. – У меня вон с тех пор пряди седые в волосах. Боюсь, что это представление еще не окончено.

На лестничной площадке у входа на галерею они встретили Соломона. Застенчиво переминаясь с ноги на ногу, тот сперва предупредительно кашлянул, а потом прямо схватил Фаберовского за рукав и попытался оттащить его к окошку. Поляк брезгливо отстранился.

– Ваше благородие, вы уж простите меня, я ведь тоже в некотором роде агент… внештатный … – краснея, сказал Соломон и искоса поглядел на Вареньку. – Полковник Ширинкин велел сообщить вам… Я у нас в академии… Я полковнику Секеринскому… Я не то, чтобы по службе, конечно, но по зову сердца. Неоднократно писал-с. Полковник разрешил нам поглядеть представление.

– Вас с Леонидом пытали? – спросила Варенька.

– Нет-с, Варвара Алексеевна, господа жандармы были очень учтивы и всего лишь милосердно наложили штраф.

– На вас наложили штраф, а вы наложили в штаны, – Варенька засмеялась и взяла Фаберовского под руку. – Вас назвали большим пакостником, Соломон. Не могу не согласиться. Но нам до вас дела нету, мы идем в ложу, дальше цирк смотреть.

Несмотря на присутствие в коридоре жандармов и еще нескольких агентов в штатском, Фаберовский все равно подпер дверь ложи верным сковородником – так оно надежнее будет.

– А вы давно знакомы с Артемием Ивановичем? – спросила Варенька, когда поляк сел рядом с ней.

– Мне кажется, что всю жизнь. По крайней мере, те счастливые времена, когда его не было рядом, я уже почти забыл. – Поляк поставил на чемодан с кассой бокалы и ведерко с шампанским.

– Непохоже, чтобы вы всю жизнь служили в охране и сидели в пыльных ложах с этими сковородниками. Я вас прежде никогда здесь не видела.

– А я здесь первый раз, – сказал Фаберовский.

Он бесшумно откупорил шампанское и разлил по бокалам.

– Если бы не чрезвычайная ситуация, меня бы сюда не пригласили, – поляк протянул Вареньке бокал. – Вы же сами видели, что сегодня везде творится.

– А что творится? Почему никого из театра не выпускают?

– Государственный переворот творится. В любой момент может вспыхнуть на улицах стрельба. Но я не могу вам всего рассказать. Хоть я и являюсь одним из самых осведомленных людей, но и мне неизвестны все детали происходящего. Давайте лучше выпьем за вас, Варенька. Я не могу быть уверен, что сам доживу хотя бы до завтрашнего дня – за последнюю неделю меня трижды пытались убить, – но мне хотелось бы верить, что какие бы потрясения не случились, они вас не коснутся.

– А вы боитесь умереть?

– А чего я, по-вашему, дверь сковородником запирал?! Конечно, боюсь.

– А вот Соломон мне говорил, что он ничего не боится. А Леонид говорит, что страх побеждается разумом, но лучше не доводить дело до страха, а просто избегать всяких опасностей. Что-то вашего Артемия Ивановича не слыхать больше. – Варенька отставила бокал и положила локти и подбородок на барьер. – Он такой забавный…

– Действительно, – согласился Фаберовский и прислушался.

Из ложи Артемия Ивановича явственно доносился возмущенный и пьяный голос кухмистера:

– Кто же это рыбу в раковинах вместе с пирожными сервирует!

Фаберовский взглянул на сцену. Фантастические декорации изображали дворец Конфетенбурга, где сама фея Драже, принц Коклюш в костюме из золотой парчи и их сладкие подданные – карамель, ячменный сахар, фисташки, птифуры, нуга, драже и бриоши, – все они радостно встречали Клару и Принца-Щелкунчика, прибывших на колеснице из раковины, запряженной дельфинами.

– Да вы, папенька, на их рыла посмотрите! – воскликнул кто-то из кухмистерских дочерей. – Это не рыба, это морская свинья!

– Но кто же птифуры на тарелку навалом кладет, как орехи!

– Спит что ли? – вслух спросил Фаберовский. – Дай-то Бог… Варенька, вам еще налить?