Три лишних линии (СИ)

      — Пожрать дайте!

      В ответ заржали.

      — Ну хоть попить! И в туалет ещё!

***

      Кирилл сидел в полной темноте в обществе одноразового пластикового стаканчика, уже пустого. Несмотря на боль в спине и руках, ему будто бы полегчало.

      Он понял, что произошла ошибка, и думал, что и остальные скоро поймут. Странно, что вообще приняли его за другого. Наверное, перед тем, как кого-то похищать и требовать выкуп, сначала смотрят фотографии. У Ильи должна была быть страничка «Вконтакте» или на «Фейсбуке»… А ведь и у него тоже есть. Можно уговорить этих двух дебилов дать ему телефон, под их присмотром, конечно, он покажет свою страницу, где есть куча друзей, которые знают его как Кирилла. Найти страницу этого долбанного Ильи, в конце концов!

      Сидеть в темноте было уныло, да и есть хотелось, но Кирилл всё равно чувствовал себя лучше, чем в машине: руки были развязаны, и он знал, что скоро всё разрешится. Похитители наверняка свяжутся с Лазаревым, и тогда всё выяснится.

      Но вот же сука! Тварь… Мало того что из квартиры его выкинул, так ещё втравил в какую-то бодягу с похищением. Он пока в этом грёбаном кузове ехал, столько всего передумал, чуть не обосрался со страху.

      Кирилл сминал стаканчик, но не до конца, только чтобы стенки соприкоснулись, а потом отпускал. Стаканчик пружинисто выпрямлялся и похрустывал. Кирилл просидел так минут десять, прежде чем ему в голову пришла другая мысль: а что с ним сделают, если выяснится, что он не Илья Лазарев? Он сразу решил, что отпустят, а вдруг нет?

      Он попробовал поставить себя на место похитителей: ты угрожаешь человеку пистолетом, везёшь со связанными руками, бьёшь, запихиваешь в грязную каморку, открыто говоришь, что собираешься требовать выкуп, а потом выясняется, что прихватил какого-то левого, никому на хрен на сдавшегося чувака. Что с этим чуваком делать дальше? Отпустить? Но он видел и запомнил места, лица, разговоры. Он уже не левый чувак, он свидетель.

      Кирилл, которого страх буквально несколько минут назад отпустил, почувствовал, что его потряхивает. Ему ведь повезло — повезло, что Серёга с дружбаном не поверили и не стали проверять. А если Лазарев скажет правду? Что они сделают?

      Эта история с Лазаревым поначалу казалась странной, мутной. Кирилл не мог бы сказать, что там было не то, но что-то было. Поначалу. Потом исчезло.

***

      Лазарев проснулся весь мокрый. Влажной от пота были и рубашка, в которой он уснул, и подушка, и простыня. Как будто в луже спал.

      Он отлепил сырую ткань рубашки от груди и начал расстёгивать пуговицы, силясь прийти в себя. Голова была тяжёлой, в ней словно перекатывался дрожащий, трясущийся от малейшего движения ртутный шар. Отвратительно студенистый, жмущий изнутри, ядовитый… Он заполнял всё то, что должно было бы быть мозгом и мыслями. В голове разбухала сонная пустота, и мелькали обрывки недавнего сна.

      Во сне он блуждал по лабиринту из серых стен. Коридоры иногда открывались в комнаты, тоже серые и пустые. Потом в одной из комнат он увидел кровавые пятна на стене и на полу, в следующей комнате их было больше; и он уже бежал по лабиринту по этим кровавым следам, надеясь найти и спасти Кирилла. Как часто бывает в снах, метаморфоза была быстрой — но при этом ни капли не удивительной, словно так и должно было быть, словно следующей комнате суждено было быть такой: с тёмно-красными кровоточащими стенами.

      Это был уже лабиринт не из бетона, а из плоти, тёплый, влажный, чавкающий, иногда сокращающийся. Самое кошмарное видение из тех, что когда-либо приходили Лазареву в снах, но в тот момент почти не пугающее. Неприятное, противоестественное, омерзительное, но не пугающее…

      Он смотрел сейчас на скомканную рубашку, которую держал в руках, но перед глазами стояли красные мясистые стены.

      Во сне он Кирилла так и не нашёл.

      Лазарев пошёл на кухню. Он знал, что там ничего почти нет, он сам всё выгреб позавчера, остались лишь долго не портящиеся продукты: макароны, овсянка. Он попил воды прямо из-под крана и поставил на плиту воду для макарон.

      Выходить за продуктами в магазин значило пройти мимо дежурящих у подъезда людей Николая Савельевича. Вчера вечером, когда он возвращался домой, его окликнули из хорошо знакомого «патрола».

      — Знаешь, что послезавтра будет?

      Лазарев молча кивнул, хотя наверняка он не знал. Послезавтра истекал срок. Что они сделают с Кириллом? Будут насиловать, как ремизовского сына? Будут бить? Отрезать уши и пальцы и присылать по одному?

      И что делать ему? Выкупить Кирилла у Николая Савельевича? Отдать всё, за мальчишку, которого знал меньше двух месяцев? Или всё же уехать? У него ведь есть шанс. Он вернулся в Питер, но у него всё равно есть шанс. Пока есть. Но для Кирилла это значило бы… Это значило бы что-то красное, болезненное, жуткое, как те проклятые стены. Бесконечные часы кровавой, чавкающей боли. Или, может быть, всё случится быстро — пуля в висок? Нет, Лазарев был уверен, что это будет долго, мучительно, с фотографиями и видео для него.