Три лишних линии (СИ)

Тот на пару секунд выглянул за дверь, что-то неразборчиво произнёс, а через минуту, которую Лазарев с Николаем Савельевичем провели в похоронной тишине, другой охранник занёс в зал серебристый «VAIO».

Пока ноут загружался, Лазарев спросил:

— Могу я с ним поговорить?

— Не доверяешь мне? — укоризненно протянул Николай Савельевич, отодвигая тарелку. — Зря. — Тем не менее, он махнул рукой телохранителю: — Юра, позвони им.

Телохранитель отошёл в дальний конец зала и вскоре передал Лазареву телефон.

— Ты как? — дрожащим голосом спросил тот, схватив трубку.

После нескольких секунд тишины, Кирилл ответил:

— Не очень.

— Я… Я всё решу. Всё будет в порядке, — Лазарев старался, чтобы голос звучал уверенно, но он, кажется, всё равно дрожал.

— Решай там быстрее! — выкрикнул Кирилл. — Сделай что-нибудь! Ты… это ты… — Кирилл задохнулся и испуганно замолчал.

— Успокойся, ладно? Я обещаю, я…

Кирилл начал шептать, зашипел в трубку что-то неразборчивое и злое, но телефон у него тут же вырвали, и чужой громкий голос произнёс:

— Всё. Хватит.

***

      У Лазарева — он посчитал, пока ехал в такси — денег осталось чуть больше семи тысяч, и те уйдут таксисту.

      Ему объяснили, где забрать Кирилла, когда деньги были переведены, правда, не все. С одного из счетов нельзя было снимать больше пятидесяти тысяч долларов в сутки, так что Лазарев просто оставил Николаю Савельевичу токен и пароль. Пару карт он мог тоже оставить или просто выкинуть — счета были пусты в ноль.

      Сам же он теперь ходил туда-сюда вдоль трассы. Таксист, угрюмо набычившись, курил рядом с машиной. Он был не особо доволен тем, что пришлось ехать далеко по области, к тому же в какое-то неопределенное место, но Лазарев платил… Тот надеялся, что поворот был тем самым. Охранник Николая Савельевича сказал найти поворот в лес через примерно пять километров от какого-то посёлка в Сланцевском районе; опознать съезд якобы можно было по беседке и синему плакату.

      Здесь действительно была грубо сколоченная беседка, разломанный стол и синий плакат с призывом не оставлять мусор в лесу. На засыпанной щебнем маленькой площадке рядом с беседкой они и встали. Лес, пусть редкий и чахлый, был на редкость тёмным, неприветливым и давал холодную тень, в которой вились комары.

      Таксист как только докурил, тут же спрятался обратно в машину. Лазарев тоже устал отмахиваться, но по-прежнему стоял снаружи. Ему сказали приехать к пяти, сейчас было уже пятнадцать минут шестого. Место было тихое, машины по трассе проезжали редко, и Лазарев напряженно ожидал приближения каждой из них, думая, что, может быть, вот эта сейчас остановится. Но машины раз за разом проносились дальше.

      По другую сторону дороги в лес уходила такая же грунтовка, хотя, пожалуй, ещё более изрытая, чем эта. Там в колеях стояла бурая вода – из того болота, наверное, и летели тучи комарья.

      Пока машины ехали, можно было ждать каждую, думать, там Кирилл или нет, но когда возникла пауза… Эта звенящая комариная тишина вызвала у Лазарева приступ злобы и ненависти. Он изо всех сил пнул по ножке и без того кривого стола.

      Ножка была сделана из прогнившего, трухлявого уже ствола, и, когда Лазарев саданул по ней, мелкие щепки и древесная пыль полетели в стороны. Он ударял ещё и ещё, пока ножка не подломилась и стол не развалился окончательно. Лазарев хотел бы вот так же, чтобы летели в сторону ошмётки, испинать, измесить этих уродов. Николая Савельевича, его людей… Сломать, уничтожить, забить.

      Он прихлопнул севшего на щёку комара. Уже двадцать минут шестого.

      С той стороны, откуда они приехали, прошли ещё две машины, потом трасса опять опустела.

      Лазарев уже почти сдался и решил тоже спрятаться в машине, когда из леса вдруг послышался шум двигателя. Он обернулся и увидел бешено подпрыгивающий по разбитой грунтовке уазик. Номера на нём были предусмотрительно обёрнуты чёрной плёнкой.

      Машина, подскочив на бугре, вылетела на площадку и, лишь немного сбавив скорость, поехала к трассе. Задняя дверь открылась, из неё на ходу выпихнули Кирилла, а уазик пересёк асфальт, нырнул в заполненную водой колею и, выбросив два веера грязных брызг, скрылся в лесу.

      Кирилл несколько раз перекувыркнулся по щебню, прежде чем замереть. Он лежал ничком, закрывая голову руками, и не шевелился.

      Когда Лазарев подбежал к нему, он дёрнулся, попытался приподняться на локтях, но тут же застонал и растянулся на земле снова.

      Лазарев сначала обхватил его, вцепился в худые плечи, но потом опомнился и уже осторожно перевернул. Кирилл щурился, словно от яркого света, и смотрел на него мутными покрасневшими глазами. Лицо было в белой пыли и в бледных розоватых мазках крови из двух ссадин — на лбу и на носу.

      — Ты как? — спросил Лазарев. — Цел?

      — Ты, блядь, мудло… — начал Кирилл, но сразу же прижал к губам руку и, оттолкнув Лазарева, сплюнул красным. — Зуб…

      — Встать сможешь?