Три персонажа в поисках любви и бессмертия

А в другой раз шла бродить по берегу сонной Шаранты, где росли плакучие ивы и цвели дикие травы. На закате цвет воды в реке из зеленого становился то розовым, то золотым. Она огибала стоящую над мостом арку римского императора Германика, шла к монастырю бенедиктинок, прозванному Дамским. Тут в прошедшем веке, в царствование Людовика Великого, монахини воспитывали девочек из лучших семейств королевства; сама Монтеспан, любовница короля и мать семерых его детей, здесь обучалась. И теперь тут настоятельницей была дама знатная, княгиня Дюрфор де Дюрас. «Как им живется там, этим монахиням», думала вдова. Черные платья, плащи, капюшоны; белые старушечьи чепцы на лоб. Только лицо да руки едва виднеются, все остальное скрыто навеки, запрещено, заказано. Каково это им – жить по указке, вне всякой свободы. Или потому им то и нравится, что таким образом они безгрешны: ведь где нет свободы, нет и греха? Вот и солдаты: людей убивают, а убийцами никто их не считает, ни люди, ни Церковь.

От увенчанной каменной пирамидой башни Дамского монастыря, от стройного ее фасада, по которому аркады легко и задорно прыгали с одной колонки на другую, от медленно текущих по равнине вод Шаранты, от цветущей кружевными зонтиками анжелики мысль Туанетты неведомыми, вычурными путями всякий раз переходила на аббата. По любому поводу вспоминались ей веселые влажные глаза, высокий лоб, легкий абрис суховатых губ, длинные едва схваченные лентой кудри, подвижная, словно невесомая фигура в сутане.

Она похудела, сняла и спрятала обратно в сундук золотые браслеты мамаши Берто. Помимо одиноких прогулок, большую часть времени проводила она за чтением. Вытащила с чердака ящики с привезенными еще из Парижа и со здешними непроданными книгами и обнаружила много для себя полезного. В первую очередь нашла первый том «Моральной теологии» Монсеньора Лекамю. За внимательным чтением этого труда провела немало часов, попеременно то вздыхая, то вытирая слезы. Порой ей казалось, что болезнь ее проходит. Она забывала об аббате, поглощенная мыслями о своем деле и заботами о подчиненных. Съездила пару раз в Ла-Рошель за тушью и бумагой. Посетила и модные лавки, но ничего не купила. Посомневалась, не приобрести ли продававшуюся библиотеку графа жонсакского, Пьер-Жозефа Бушара Деспарве де Люссана. Но передумала. В иные же, особенно вечерние, одинокие часы ей представлялись и дразнили воображение неясные видения возможного счастья, и от этих обманных, химерических образов болезнь ее обострялась, и она думала, что пора ей обратиться к Тибо за каплями или помадой, а может и кровопусканием.

Прошла и другая пара недель, и целый месяц. Уже боярышник с рябиной покраснели. С замиранием сердца ожидаемая ею и всякий раз застававшая ее врасплох, стрелой летящая мимо окон фигура в сутане появляться почему-то перестала. Что случилось, вдова не знала. Уехал ли куда ее аббат? Отослали ли его в иную епархию? Спросить она не решалась: да и у кого? Давно она уже гостей не принимала. Наконец решилась в ближайшее воскресенье сходить в собор на мессу. Кликнула Анну; та в последнее время сделалась скучной и неповоротливой, все зевает, что это с ней? А у отражения вдовы в зеркале под глазами пролегли две тени цвета голубиного крыла. Забелить. Взять парасоль. Платье какое? Да не все ли равно? Не на свидание ведь. Понравиться нельзя. Даже увидеть нежелательно. А только послушать: здесь ли, жив ли, дышит?

Было тепло; лето горячей белой пылью лежало по подоконникам, жужжало в воздухе ленивыми мухами. Она вошла в собор, покропила себя освященной водой, уселась в стороне. Сразу же плюхнулся рядом сияющий Тибо.

– Рад вашему здесь появлению.

– Вот как.

Господин Тибо был рад. Можно жизнь сначала начинать. Она удивилась тому, как мысль эта показалась ей вдруг соблазнительной. Улыбнулась. Посмотрела на Тибо, и радость ее сразу испарилась : не то, не тот.

– Что-то вы, сударыня, нас своим обществом не балуете.

– Я была нездорова и даже, признаться, больна.

– Что такое? Почему ко мне не обратились? Какие имеете симптомы?

– Мне уже лучше.

– То-то я вижу, похудели вы, Туанетта, – прошептал.

– Зато вы поправились, господин Тибо.

Тот втянул живот и обиделся. В этот момент орган заиграл, и она узнала арию Федры из «Ипполита».

– Простите, сударь, мне снова дурно сделалось.

Толкнула Тибо и, стуча каблуками, мимо, вон, наружу. Уже на площади с удовольствием разрыдалась и почти бегом домой. «Я становлюсь опасной, подумала. Мания развивается, со всей очевидностью волчья».