Три персонажа в поисках любви и бессмертия

С этой и со всех остальных точек зрения полной противоположностью домашнему воспитанию были каникулы, проводимые Павлом в доме его французской бабушки, существование которой нам не представляется возможным подвергать сомнению. Судя по некоторым, впрочем весьма косвенным источникам, дом этот располагался в Бургундии, в одной из тех деревень, что были построены в древности вокруг небольших укрепленных романских церквей, служивших одновременно храмом и цитаделью и окруженных кладбищем. За домом бабушки был сад. Здесь-то Павел и проводил большую часть лета, предоставленный почти полностью самому себе, ибо в отличие от гордого отца и неясно встревоженной матери, бабушка внуком интересовалась мало; точнее, обладая весьма сдержанным, чтобы не сказать прохладным темпераментом, если и интересовалась, то никоим образом этого не демонстрировала. Присутствие Павла в ее доме не нарушало течения ее жизни, не привносило ни в ее, ни в его повседневность никакого дополнительного эмоционального колорита. Она готовила те же блюда, которые любила сама и которые привыкла готовить, не обращая внимания на то, ест ли их мальчик и с удовольствием ли, принимала своих немногочисленных соседок, играла с ними в карты, ходила по воскресеньям в церковь, водила ребенка к причастию с тем же выражением, с каким сопровождала его к дантисту и разговаривала с ним редкими, короткими предложениями. Часто по вечерам – тем самым долгим летним бургундским вечерам, о которых столько написано – Павел сидел в саду между душистой изгородью, поросшей жимолостью, и протекавшим по саду ручьем, смотрел на длинные тени, потом ложился на теплую и колкую, недавно скошенную траву и смотрел на облака, на то как дельфины постепенно превращались в коней, а кони в слонов, и так далее и тому подобное. И так лежал он и смотрел долго, долго, пока бабушка не звала его своим прохладно-картавым, насмешливым голосом и не спрашивала, не угодно ли будет Месье пойти принять ванну. Он неохотно покидал сад с тем сладким летним чувством уверенности в том, что завтрашний день будет в точности похож на сегодняшний, что он будет таким же длинным и скучным, и что эта череда одинаковых дней никогда, никогда не прервется.

Но вернемся к его школьным успехам. Быть может, и даже наверное, какой-нибудь его учитель в начальной или средней школе, а в Кенсингтоне он наверняка посещал весьма хорошую школу, обратил внимание на способного, и даже можно смело утверждать, талантливого мальчика и – предложив однажды родителям обсудить его будущее, встретившись с отцом, ибо пан Януш мать на эту встречу с собой не пригласил – объявил ему, что ребенка хорошо бы отправить на обучение в Оксфорд. И что даже если средств в семье на то не имелось, он, учитель, будучи сам оксфордским выпускником и имея некоторые связи, мог обратиться к богатым и бездетным господам, дававшим такие специальные пособия и бурсы. На что пан Януш поначалу насупился и заартачился. Он был, разумеется, несказанно польщен тем, что его сынка так заметили и выделили «эти англичане», что было, впрочем, неудивительно, ибо происходил он, как ни верти, от самой древней, не обрусевшей даже, ветви рода Некревских. Но, с другой стороны, попадать в зависимость от благотворителя ему отнюдь не хотелось. Неизвестно, как потом пришлось бы за это расплачиваться. Однако в ответ на насупленные брови и грозный взгляд пановьих светлых, немного навыкате глаз, учитель объяснил, что такого рода благодетели действовали анонимно и, стало быть, никого благодарить за это потом не придется.

Все это, конечно, чистое предположение. Но если наша гипотеза верна, то она может послужить объяснением полной неясности относительно того, кто оплатил долгие годы проживания и обучения Павла в Оксфорде, да еще не просто в Оксфорде, а в колледже Всех Душ. Здесь, как мы уже упомянули, после некоторого времени, посвященного изучению права, чем Павел наверняка желал угодить отцу, он посвятил себя полностью языкам. Решительный поворот произошел, вне всякого сомнения – и тому мы имеем ценнейшее подтверждение в виде воспоминаний его сокурсников, а также нескольких писем, хранящихся в архиве помянутого колледжа, – под воздействием встречи Павла с таким феноменальным и всесторонним гением, каковым являлся профессор Полкрэв, бывший в то время, кроме всего прочего, еще и старшим хранителем Бодлианской библиотеки.