Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Если судить по сохранившимся, не слишком многочисленным изображениям, Павел Некревский, о котором пойдет здесь речь, был человеком внешности приятной, но неотчетливой, ускользающей от взгляда, словарю слабо подвластной, туманно-облачной, двоящейся, производной от беглого и столь же неясного дара, выпавшего на его долю, передавшегося ему от его матери, имя которой, судя по нотариально заверенному свидетельству о рождении нашего героя, было Сюзанна Деполь, то есть была она, по всей вероятности, французского происхождения, и вполне возможно, что мальчика назвали Павлом по ее, материнской то есть, фамилии, связанной, быть может, для нее с каким-либо глубоким воспоминанием или освященной неким значением. Но мы об этом вряд ли когда-нибудь что-нибудь узнаем. Ибо Павел родился в Лондоне в семье эмигрантов, перебравшихся в Англию из Польши после того, как отец его, представитель древнего рода, разорился окончательно или с кем-то поссорился, а, может быть, и проворовался, чего не бывает. Так или иначе, но именно в Лондоне, в этом, если так выразиться, центре современного прогресса и столь же современного безумия, в Кенсингтонском округе, мальчик Павел Некревский и родился. И сразу же вслед за тем наступает пауза длиной в двадцать лет, ибо мы никоим образом не осведомлены о том, что мальчик этот делал в Лондоне в своем детстве и в отрочестве, в каком – таком ли, сяком ли – заведении он первоначально обучался, не знаем, как звали его кормилицу, гувернантку, а, может быть, таковых и не было вовсе, если предположить, что семья эмигранта Некревского проживала в относительной, а может и безотносительной бедности. Во всяком случае, двадцати лет от роду наш герой поступил на обучение в Оксфордский университет, в один из его лучших колледжей – Всех Душ, – что само по себе уже является странностью и загадкой. Ведь мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем, кто именно оплачивал его там обучение, как и почему попал он в этот старинный колледж, а знаем только, что на ближайшие десять лет поселился он именно в Оксфорде и стал там изучать сначала юриспруденцию, а затем, оставив последнюю, предался дисциплинам языковым и прочим гуманитарным и в этом преуспел совершенно.

Однако прежде чем заняться описанием этого периода в его жизни, отступим несколько назад и постараемся себе представить его дооксфордское детство в Южном Кенсингтоне. А поскольку мы не знаем, было ли оно веселым, шумливым, жизнерадостным, или же, напротив того, молчаливым, одиноким и замкнутым – хотя и стоило бы нам склониться к этому последнему предположению, ведь он был сыном эмигрантов: разорившегося поляка-аристократа не первой уже молодости и этой загадочной женщины, быть может француженки, быть может даже гувернантки, много моложе отца Некревского, женившегося на ней против воли ее родителей, а – чего не бывает, – возможно, и против своей собственной воли. А может быть, чем бес не шутит, была она именно гувернанткой – ибо слово гувернантка ведь было уже нами здесь, и не случайно, произнесено. Его, Некревского, детей от первого брака гувернанткой.

Так вот, поскольку нам мало что о детстве Павла доподлинно известно, нам придется себе все это представить. Попробуем же вообразить, как его водили ребенком по широкому Выставочному проспекту – по Экзибишен роуд – мимо круглого концертного зала, носящего имя кронпринца Альберта, как все здесь носило его, бедного, имя: единолично или же на пару с его вдовой Викторией, столь бесконечно несчастной и, по этому поводу, одевшей в гагатовый траур всю Европу. Мимо этого круглого, как кирпичный Колизей, и куполастого, как раздавшийся Пантеон, концертного Холла. А потом налево и через большие литые бронзовые ворота, богатые, с листьями и прочими завитками, проходил он в Кенсингтонский парк. Возможно, водила туда мальчика сама его матушка. А может быть, гувернантка. Хотя откуда взялась бы гувернантка в семье разорившегося польского аристократа, да еще разведенного, да еще в Лондоне? Скорее всего, матушка Павла и была его гувернанткой, конечно, если наше выше сформулированное предположение верно.