Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Когда же все приготовления на вилле Некревского завершились, он собрал свои пожитки в единственный чемодан, постоял в последний раз в своей наблюдательной башне в палаццо Капицукки, полюбовался на крыши монастыря святой Франчески Римской, на тщательно уложенные ее черепицы, поросшие кое-где сорной травой, цветшей в ту пору мелкими цветами того же розового цвета, каким отсвечивала черепица. Между травой и цветами смешно скакали птицы, словно надрессированные прыгать, минуя вогнутость, с одной выпуклости на другую. Постоял у другого окна, выходившего на Капитолий, взирая на пинии и нежную пологость вечнозеленого Авентина. Простился с этим своим жилищем звездочета, скатился в последний раз с лестничного винта, в последний раз поздравил себя с тем, что не сломал себе шею. Пересек двор, украшенный бюстами предков Капицукки, похожих на римских императоров. В последний раз бросил взгляд на фонтан, прохладная вода которого стекала в древний саркофаг. Прошел мимо парадной лестницы, ведшей в апартаменты родителей Виолетты, в которых самой Виолетты давно уже не было. Вышел на площадь и в последний раз, теперь уже с облегчением, поразился нелепому ее облику, собранному из старых обломков и мертвых остатков и, все же, вопреки всему, живому и юному. Он постоял так несколько мгновений. Церквь Санта-Мария-ин-Портико-ин-Кампителли, похожая на сад, шелестела коринфской листвой. Налево, мимо фасада с рычащими львиными мордами и гордым именем Лаврентия Десанктиса, начертанным квадратным латинским шрифтом, мимо фонтана, мимо грязных сопливых мальчишек и неутомимых старух, площадь текла в направлении театра Марчелло.

Он не стал брать извозчика. Чемодан его был нетяжелым. Обогнул древний цирк. Из зияющих аркад лавочники пытались всучить прохожим скарб, на который и бесплатно бы никто не позарился. Над лавками, в надстроенных этажах жили люди. Казалось, они устроились там ненадолго, только чтобы переждать, ибо нельзя ведь жить в безглазом черепе. Ан нет, они все жили тут и жили. Все шныряли туда сюда между ребрами гигантского каркаса. А за цирком, к реке, окрестность сдавалась, мостовая становилась тропой, площадь оборачивалась лугом. Козы бродили между сваленными на земле колоннами. Терлись бородой о мраморные рельефы, изображавшие черепа коз. Терновник и акант росли вокруг капителей с высеченными на них мраморными акантами.

Павел прошел меж стоящих на перекрестке экипажей, меж сидящих на земле безносых и безруких; не глядя положил в миску монету. Через три четверти часа на Авентине он открывал ворота виллы, уже описанной нами выше, и раздевался меж душистых флаконов, погружался в теплую ванну, заботливо наполненную к его приходу горничной. Думал ли он при этом о прожитом? Мы не знаем. Только вряд ли возвращался он позднее в палаццо Капицукки, а когда путь его пролегал неподалеку, он выбирал обходной маршрут.

Вскоре жизнь Павла потекла своим чередом, устроилась и наполнилась равномерно приятным, энергичным, но неутомительным содержанием. А вилла его получила по названию улицы, на которой располагалась – то есть на виа дель Фонте-ди-Фауно, – название «виллы Фавна». Некоторое время спустя герой наш стал коллекционировать произведения искусства. Нет, подлинным коллекционером он не стал, как никогда не стал и подлинным – если, конечно, понимать этот предикат в определенном смысле – ученым. Он не посвятил себя, как принято писать, одной всепожирающей страсти. Не стал собирать какой-либо один вид предметов, не стал изучать, выискивать, подстерегать, отлавливать и приобретать, а затем хранить, сортировать, классифицировать и снова изучать что-то одно, то есть не превратил своей жизни в служение своей коллекции. Нет, Павел отнюдь не сделался фанатиком. Напротив того, сохранив полнейшую свободу, он покупал только то, что ему нравилось, то есть такие вещицы, в соседстве с которыми ему приятно было жить. Так появилось у него несколько весьма недурных картин разных школ и эпох, одна миловидная, по всей видимости древняя мадонна, античные бронзы, несколько гемм. Из древней римской ониксовой чаши цвета крем-брюле пил он вино. В византийском стеатите полоскал руки. В мейсенский фарфор ставил розы.