«Как-то в эти дни я вышел из своей квартиры, чтобы сесть в автомобиль и ехать в Смольный. Неожиданно ко мне подошли человек пятьдесят проживающих поблизости рабочих, которые просили разъяснить кое-какие законодательные распоряжения. Я, конечно, задержался и стал рассказывать им обо всем, что их интересовало. И тут вдруг скорей почувствовал, чем увидел, острый, в упор смотрящий на меня взгляд. Это был бравый солдат в серой шинели, смотревший на меня пристальными черными глазами. Когда я закончил разговор и шагнул к машине, он вдруг меня остановил.
– Послушайте, – сказал солдат, – где можно вас видеть и поговорить?
– А что случилось?
– Пока ничего. Но я хотел вас убить, – сказал он, глядя прямо в глаза. – Прямо сейчас должен был стрелять. А с вами рабочие по душам разговаривают, вот меня и взяло сомнение.
– Это любопытно! – ответил я. – Что же это вы, батенька, надумали мною заняться? Хотите поговорить, так садитесь, поедем.
– Нет, я лучше приду.
– Ну что ж, тогда идите в Смольный и там меня спросите.
– Но меня не пропустят.
– Обязательно пропустят, назовите мою фамилию. Вы знаете, как меня зовут.
– Знаем.
– Ну так вот приходите.
– Придем.
И я захлопнул дверцы автомобиля.
– Что-то здесь не так, что-то здесь есть, – подумал я, подъезжая к Смольному. – Или, может быть, это просто психически больной, вернувшийся с фронта: таких сейчас немало.
Я приступил к текущим делам, рассказав кое-кому из своих товарищей по 75-й комнате об этом любопытном случае.
Часа через два мне говорят, что меня добивается видеть какой-то солдат и что ждать приемных часов он не хочет, так как у него есть ко мне важное секретное дело.
– Неужели он? – мелькнуло в уме.
Смотрю – входит. Да, это он. Твердо подошел к столу.
– Ну, вот я и пришел, – сказал он. – А вот вам револьвер, из которого я должен был вас убить, – положил он на стол наган.
– Кто вы будете?
– Я – фронтовик… Совсем недавно вернулся с фронта. Фамилия моя Спиридонов.
– Садитесь, – сказал я ему. – Вы хотели со мой потолковать, давайте, сейчас у меня есть время.
Он присел и как-то виновато сказал:
– Ведь вот еще минута, и я бы вас застрелил. Ошибка… Уж очень душевно вы говорили с рабочими. Я и подумал – это не тот, это не враг. Какой же вы враг? Вижу – свой брат, – улыбнулся он.
– Вы действовали в одиночку или за вами кто-то стоит? – спросил я.
– Подождите, все расскажу.
Вокруг нас столпились рабочие, члены нашего комитета, заинтересовавшиеся рассказом этого посетителя.
– Мать честная! – воскликнул Спиридонов, приподнимаясь. – И тут все рабочие, все наш брат. А говорили – в Смольном одни немцы да господа. Врали нам…
А потом Спиридонов рассказал самое главное. Оказывается, в Петрограде есть офицерская организация, которая задумала убить Ленина, и он, Спиридонов, тоже состоит в этой организации. Он указал один адрес в Перекупском переулке, где собирались эти офицеры и где он неоднократно бывал. Хозяйка этой квартиры женщина, как зовут не знает, но фамилия ее Салова.
В тот же вечер мы произвели аресты на квартире в Перекупском переулке: устроили там засаду, и туда, как горох, сыпались люди, которых тут же доставляли в Смольный и чинили немедленный допрос. Через два дня мы добрались до фигур, стоявших ближе к центру заговора, и, наконец, арестовали трех офицеров, которые были непосредственными участниками покушения на Владимира Ильича.
По логике вещей все главные виновники покушения, конечно, должны были быть немедленно расстреляны. Но в революционное время действительность и логика вещей делают огромные, совершенно неожиданные зигзаги, казалось бы, ничем не предусмотренные.
Когда следствие уже было закончено, вдруг пришла депеша из Пскова, что немцы двинулись в наступление. Псков был взят, и немцы стали распространяться дальше, по направлению станции Дно – Петроград. Все дела отпали в сторону. Принялись за мобилизацию вооруженного пролетариата для отпора немцам.
Как только было опубликовано ленинское воззвание „Социалистическое отечество в опасности“, из арестных комнат Смольного пришли письма покушавшихся на жизнь Владимира Ильича и просивших отправить их на фронт на броневиках для авангардных боев с наседавшим противником.
Я доложил об этих письмах Владимиру Ильичу, и он в мгновенье ока сделал резолюцию: „Дело прекратить. Освободить. Послать на фронт“».