Три повести

Вопрос, скажем прямо, не из простых. Это тот самый вопрос, который часто решает судьбу двух людей. Если сказать, что думал потому, что люблю ее безумно, — значит, сжечь за собою мосты, значит, принять определенное решение. Такой ответ во мне еще не созрел, а лгать было противно.

— Почему я думал о вас, Света? Скажу вам откровенно: вы мне просто нравитесь.

— Правда?

— Истинная!

— А та дама тоже нравится?

«Она знает все, — сказал я про себя. — Она следила за мной. А впрочем, не так уж трудно узнать, с кем валяешься на пляже, — ведь не хоронишься от посторонних!»

— Нет, — сказал я искренне, — вы совсем другая. Если сказать грубо: вы меня волнуете.

— Как это — волную?

Неужели же должен растолковывать ей, что значит «волнует»?..

— Как тебе сказать, Света? Не могу равнодушно смотреть на тебя… на тебя… Понимаешь?

— Нет.

Как это еще объяснить? И возможно ли?

— А если поцелую, Света, поймешь?

Она смешно прикрыла губы ладонью. Точно маленькая. Тогда я поцеловал в щеку.

Глаза у нее были большие, насмешливые. Она, казалось, готова была расхохотаться.

— Вы довольны? — спросила она.

— Очень, Света.

Она пожала плечами: дескать, очень это странно, странно, что один поцелуй может кого-то осчастливить. А что я счастлив — у нее на этот счет не могло быть сомнений. Счастье светилось вокруг меня щедрым светом. Был я вполне счастлив. Счастлив бездумно, безотчетно.

— Лев Николаевич, а вы еще будете беседовать со мной? Как этим утром?

— Буду, — ответил я, не задумываясь, и, кажется, вполне серьезно.

Она легонько вскрикнула. Скорее, от девичьего кокетства, нежели от испуга, который тщетно пыталась изобразить на лице.

— Зачем же?

— Затем, что нравитесь, — сказал я. — Я же говорил: вы очень мне нравитесь! Очень, очень!

Это ее вполне удовлетворяло. Нравится — разве мало этого?..

Солнце заглянуло ко мне. Вошло без стука. Словно в жилище пещерного человека, осветив до предела ярко жалкую обстановку. Луч упал и на Нефертити. Ее чувственный рот выделился особенно резко, натурально, как у живой. Нефертити, казалось, третье живое существо в этом бунгало…

— Мне пора, — собралась Светлана.

— Верно. Идите, Света.

Прощание было недолгим — всего-навсего дружеский кивок головы.

А Нефертити пялила глаза. Может, укоряла, а может, была ей непонятна эта человеческая особь двадцатого века, которая именовалась Львом Мочаловым. Любопытно, как вели себя влюбленные вроде нас со Светой во времена Нефертити? И что говорили они при этом?..

Было девять часов. Во дворе заливался хриплым лаем Шарик. Фауна на ближайших деревьях, кустах и лужках в полную силу давала знать о себе: чирикала, свистела, кряхтела, вздыхала, аукала, крякала, гоготала, кудахтала, кукарекала, мычала, рычала, пищала, визжала, лаяла, шипела, квакала…

Было лень вставать. В этом я, по-видимому, признался вслух, так как Нефертити очень удивилась. Она невероятно выпучила глаза, и рот у нее расползся до ушей. Я подумал: как могла понравиться мне такая женщина? Где были мои глаза? Однако через секунду египетская царица снова приняла обычное выражение…

Ко мне постучали.

— Одну минутку, — крикнул я, укрываясь легким одеялом.

Ко мне явилась Анастасия Григорьевна. На ней была косынка — как всегда, снежно-белая. И, как всегда, черное платье. Но самое главное — чем-то обеспокоена. Это было тоже ясно.

— Извините, — сказала хозяйка.

— Нет, это вы должны извинить меня.

Кашлянула в кулак. Явно готовилась к какому-то монологу. Нутром угадывал, о чем она поведет речь.

— Лев Николаич, — начала старуха, — моя Светлана на свиданку к вам приходила.

— Да, — подтвердил я, — мы с нею беседовали. Умная девушка.

— Умная? — Старуха махнула рукой. — Теперь нет умных. Все они на один покрой.

— Не скажите, Анастасия Григорьевна. Светлана не такая, как все.

— А я ведь с просьбицей, Лев Николаич. И вот чего я хотела просить. Светлана — девочка скромная. Наивная в жизни. Кроме материнского подола, что она видывала? Почитай, ничего. Ну, бредит вами. Чисто по-девичьи. Я-то чую это.

Я запротестовал: и ничего она не бредит, просто и ей и мне интересно перемолвиться о том о сем. Старуха будто бы согласилась со мной.

— Это, должно быть, так, Лев Николаич, как вы говорите. И все-таки прошу, значит, наставления ей давать правильные.

Меня обдало холодным по́том…

— Вы, значит, так, Лев Николаич, дружите с ней, если она нравится. Разве я возражаю? Разве я дура? Только, значит, прошу так, чтобы, значит, она локти себе не искусала. А поговорить по-хорошему — так я же не сквалыга на чувства, тоже понятие имею. Пожалуйста! Ради бога! Кто же это запрещает. Гуляйте, если вам нравится… Ну а теперь я пойду, а то Света заест. Только все между нами, Лев Николаич…

И старуха исчезла. «Как сон, как утренний туман». А я остался лежать в постели оболваненный. До крайней степени. Я не знал — презирать себя или нет? Но ничего: я объяснюсь со Светой…

7