Три повести

— Чепуха! Я никого не боюсь. Вот вы увидите, что мы напишем и как пойдет здесь дело. Ни слова, Лева, я все понимаю! Будет подвальная статья. Обещаю вам! А вы пишете заметку.

— Большую заметку, — поправил я.

— Все равно какую. Лишь бы слово прозвучало, как гитарная струна.

И археолог затрясся от смеха. Он, как видно, имел обыкновение хохотать над собственными остротами.

В море никого не было видно, но я предположил, что друзья Виктора — под водой. Так оно и оказалось. Виктор, в общем, был очень недоволен поисками древнего города — вернее, темпами самих поисков. Под его началом работали три группы с аквалангами: здесь, в Скурче, в Сухуми и в районе Агудзе́ры (это между Скурчей и Сухуми). Надо идти, по его словам, и вширь и вглубь. Город найдет тот, кто энергичнее, кто планомернее поведет поиски.

— Виктор, — сказал я, — а когда вы обнаружите остатки города — что же тогда?

— Как — что?

Он смерил меня взглядом с головы до ног, словно несмышленыша или чудака. И крикнул:

— Диоскурия будет обнаружена! Диоскурия! Вы понимаете, что это значит для науки?!

Я кивнул.

— Во-первых, высвободится огромное количество энергии, растрачиваемой сейчас на споры. А во-вторых, на карту будет нанесен город. Абхазская Атлантида!

— Да, это важно. Это понятно даже мне, неархеологу.

— Вы оставьте мне свой адрес, — сказал Виктор, — и я пришлю телеграмму, как только наткнемся на Диоскурию.

И он стал раздеваться, беспорядочно разбрасывая вещи. Раздевшись, глыбой плюхнулся в воду, и на секунду показалось, что море выйдет из берегов. Едва ли кит возмутил бы воду так, как это удалось Виктору. Море на миг как бы обратилось в сельтерскую воду.

Наблюдая за Виктором, я и не заметил, как возле меня оказался Валентин Глущенко. На нем были огромные зеркальные очки «против солнца».

— Кажется, не видел вас целую вечность, — сказал он, опускаясь на песок. Он основательно-таки загорел, а на плечах кожа багровела кровавой раной.

— И я соскучился по вас, — признался я. — А где Лидочка?

— Она же все делает поперек. Я — к вам, а она, значит, у машины. Что-то стряпает.

Валя поклялся, что весь остаток жизни посвятит изучению женской психологии, если только таковая в природе наличествует. По его мнению, женщины действуют рефлекторно, не пытаясь отдавать себе точный отчет. Я попытался возразить. Аргумент мой был прост: женщины отличны от мужчин — и это наше счастье, — но психология у них прелюбопытная…

— Вы холостяк? — перебил он.

— Да.

— Убежденный?

— Нет. Отчего же?

— Так вот, Лев Николаевич: Лидочка у меня вторая жена. И разрешите мне знать, какова у них психология. Возможно, я и олух. Возможно, что я тюфяк. Думайте обо мне что угодно. Я скажу так: пока не встречу настоящую женщину, не поверю в существование какой-либо доступной для исследования женской психологии.

— Вы скептик, Валя.

— Поневоле станешь скептиком.

— Может, вы не любили?

— Кого?

— Женщин.

— Этого сказать не могу. Без любви не женился бы.

— Разлюбили потом, да?

— Разумеется.

— И Лидочку разлюбили?

— Говоря откровенно, иногда начинаю ее ненавидеть. Если ненависть одна из форм любви, то я ее люблю. Невозможно уважать человека, который перечит вам во всем и считает это высшим шиком. Не могу понять, на что она рассчитывает?

— В каком смысле?

— В смысле — новой семьи, нового мужа.

— Об этом они и не думают.

— То-то и оно! Мне грустно оттого, что она — моя жена. Понимаете? Мне гадко и грустно от этого тяжкого сознания. Вчера вечером она вдруг заявляет, что покончит с собой. Черт знает что!

— Она это серьезно? — сказал я. — Иные дамы любят воздействовать на мужей недозволенными средствами.

— Вполне, — сказал Валя. — Она сказала, что постарается нырнуть так, чтобы никогда больше не показываться мне на глаза.

— Она на это способна?

— Думаю, что да.

— Почему вы так думаете?

Валя все досконально растолковал:

— Когда дело у нас затянулось с распиской в загсе, она пообещала выпить сулемы…

— И она выпила?!

— Конечно, — спокойно продолжал Валя. — Она хлебнула-таки. Ее еле откачали. Пришлось мне ускорить эту процедуру с загсом.

— Она шизофреничка, Валя?

— Нет, что вы! У нее щитовидка, и то чуть-чуть. Она слишком умна для шизофренички. Вы знаете, она талантливый человек, и ее очень ценят на работе. У нее широкий кругозор, она очень начитанна, но эта проклятая щитовидка портит все дело.

— Может, подлечить ее?

— Она лечится.

Он сумрачно уставился на горизонт. Был встревожен не на шутку. Все это не вязалось с его прекрасной плотью, созданной природой специально для того, чтобы наслаждаться жизнью.

— Вы не верьте, — успокоил я его.

— Чему?

— Ее угрозам. Она никогда не покончит с собой. Помяните мое слово.

— Вы плохо ее знаете! Ни на кого не похожа. Она — черт знает что!..

Из воды, тяжело отдуваясь, выполз Виктор. Точно динозавр. Мы прекратили беседу — зачем сор выносить из скурчинской избы?

— Виктор, — сказал я, — значит, наш уговор прочный?

— Я сказал: будет целый газетный подвал. Будет решение по этому делу, и ваш Шукур своей шапки не отыщет. Ясно?

— Ясно, Виктор, ясно.

— Можете свою заметку не писать! Я тоже член Союза журналистов, и я тоже против жуликов.