Три ролика магнитной ленты

Миха норовил ударить в пах, но Васька успел отскочить в сторону и пинок пришелся в бедро. Васька упал, сжался, ожидая, что Миха будет бить еще, но Миха сел на прежнее место и снова стал похож на зловещего филина с растопыренными крыльями.

Васька поднялся с земли. Лицо горело. Все тело дрожало. И побежал. Неистово, запинаясь и не оглядываясь назад. Когда взбирался по косогору, цепляясь за высохшие колючие кусты, исцарапал руки в кровь. Задыхался и бежал.

Потом напился. Занял денег и крепко напился. До беспамятства.

* * *

— Послушай, где ты все пропадаешь? — набросился на меня Мокеич.

— Как где? На машзаводе.

— Что ты там делаешь?

И я решил слукавить:

— А помнишь, я тебе рассказывал об одном конструкторе, который за полуавтоматическое устройство к сверлильному станку получил медаль ВДНХ? Ты сказал, что дело стоящее. Ну, так я готовлю о нем передачу.

Я не соврал. Я действительно готовил эту передачу. Вернее, она была уже почти готова. Осталось только звукорежиссеру подобрать музыкальные прокладки и все смонтировать. Об остальных же своих записях я решил Мокеичу пока ничего не говорить. Честно говоря, я и сам толком не знал, что буду делать со всем этим хозяйством. Ясно было одно: у Мокеича это не пройдет. Но я, начав изучать жизнь обитателей общежития, уже не мог остановиться.

8

Бабье лето длилось недолго — недели полторы. Кругом золото. Теплынь. Молоденькие клены и липы, высаженные три-четыре года назад, в несколько дней стали желто-оранжевыми, с редкой прозеленью. Потом вдруг резко похолодало. Задул ветер. В два дня весь осенний наряд слетел. Деревья сразу стали тонкими-тонкими, беспомощными, улицы прозрачными и небо — холодным и в просветах между тучами промытым. Листва пожухла и сбилась в кучки на обочинах, вдоль штакетника, в траве.

По улицам поселка потянулся сизый едкий дым — дворники сжигали сметенные в кучи листья. Возле костров ватаги радостных ребятишек. А еще несколько дней спустя стало серо, пасмурно — пошел дождь, нудная осенняя изморось. Потом со свинцового неба посеялась мокрая крупка. Тротуары покрылись ледяной скорлупой. Полетели белые мухи, и к концу октября на гололед лег первый влажный снег. Мороз прочно приклеил его к земле, и уж многие считали — не растает. Но снова потеплело, поплыло, и снег превратился в студенисто-жидкую грязь, липкую и скользкую.

…Вторую неделю Васька Мохов сидел без денег. Получив получку, он больше половины отдал Михе — проигрыш. Жил впроголодь. К тому же у него не было пальто, а промасленная фуфайка, однажды промокнув насквозь, превратилась в леденящий панцирь. Из дыр лезла грязная промокшая вата. Фуфайку пришлось бросить. Васька ходил по улице в одном костюме. Ветер пронизывал, и тщедушное Васькино тело коченело, губы синели, зубы выбивали дрожь.

Тоска…

Одну ночь Васька не ночевал в общежитии. Рогов искал его, но не нашел.

— Поди, пьет, — сказал Шлентов.

— Плохо кончит, — сказал Рогов. — Жаль пацана…

Наутро Мохова нашли в бойлерной за калорифером. Его лихорадило. Рогов отправил его к мастеру, тот выписал направление в поликлинику…

Васька с трудом добрался до общежития. Ноги еле волочил. Ослаб. На лице выступила испарина.

Васька взял у дежурной ключ и поднялся к себе. Снял промокшие, обляпанные жидкой грязью ботинки, лег на койку лицом к стене. Тело ныло. Голова гудела. Стал разглядывать алюминиевый накат на стене.

Лихорадило, стучали зубы. Васька натянул на себя одеяло, накрылся с головой и стал глубоко дышать, стараясь нагнать тепло. Костюм был влажный, но не хотелось шевелиться и раздеваться. Челюсти неуемно выстукивали дробь. Мало-помалу Васька пригрелся, стала одолевать дрема…

В тишине было слышно, как под порывами ветра вздрагивают оконные рамы и где-то на крыше поскрипывает оторванный лист железа…

Васька несколько раз засыпал коротким бредовым сном. Просыпаясь, ощущал ломоту во всем теле. В груди гудело и мешало дышать. Стало жарко. Снова уснул…

…Миха схватил Ваську обеими руками за грудки и тряс со всей силы.

— Дешевка, — кричал он, — от Фиксы не уйдешь!

Миха рвал на Ваське одежду и бил кулаками по голове. Больно бил. Васька яростно вырывался, защищался и от бессилия рыдал…

— Вот дурачок! Чего ты? — сказал Рогов ошалело глядевшему на него Мохову. — Я же раздеть тебя хочу.