— Как же так? — расстроилась Тату. — Мама ни за что не простит мне, что я вас не задержала!
— Что поделаешь. Надо… Я должен выступить перед кавалеристами Дагестанского полка. Но пока я еще остаюсь здесь, в Шуре. Вечером приду…
Все это он договаривал уже на ходу, второпях влезая руками в рукава шинели.
— Постойте! — Тату вдруг прижала руки к груди, словно ей внезапно пришла в голову какая-то ужасная, до смерти напугавшая ее мысль. — Но ведь вас могут убить! По всему городу шатаются вооруженные до зубов фанатики!
— Чего мне бояться? Пусть лучше они меня опасаются. У меня как-никак отряд, четыре сотни вооруженных, беззаветно преданных нашему делу бойцов. Этот орешек будет покрепче, чем несколько тысяч обманутых людей, которые и сами-то толком не знают, чего они хотят…
Уллубий ушел, еще раз твердо пообещав, что к вечеру обязательно вернется, чтобы повидать Ажав.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
— Мамочка! Она все еще там! Сидит, никуда не уходит!
— А ты сказала, что его нету дома?
— Я пыталась ей втолковать. Но она не понимает по-нашему. Издалека, видно, шла. Усталая, вся в пыли. Хурджины рядом положила и сидит… Мне так жалко ее стало… Я остановила первого попавшегося прохожего и попросила, чтобы он перевел, что она говорит.
— Ну и что?
— Говорит: я его мать.
— Чья мать?
— Товарища Буйнакского.
— Ты что-то путаешь, дочка. У него мать давно померла.
— Не станет ведь пожилая женщина врать мне в глаза?
— Ну, не знаю. Может, этот твой прохожий что-нибудь напутал. А может, просто пришла к начальнику с жалобой, боится, что ее не пустят. Вот и выдумала… Всякое бывает.
— А ты откуда знаешь, что у Буйнакского нет матери?
— Он еще совсем крохотным мальчонкой осиротел.
Мне Ибрагим рассказывал. Ибрагим врать не станет… Ну да уж ладно, пойдем, дочка, к этой твоей старушке. Я лишь одним глазком гляну, так небось сразу увижу — мать она ему или не мать.
— Как это ты увидишь? Я не понимаю!
— Э, доченька! Одна мать всегда узнает другую. Сердце подскажет.
Тетя Варя с Олей пошли объясняться с женщиной, с самого утра поджидавшей Уллубия у дверей Ревкома.
Она расположилась со своими хурджинами прямо на крыльце. Рядом, опираясь на винтовку, стоял красногвардеец Алеша: после январских событий по решению Ревкома был сформирован специальный караульный взвод для. охраны здания Военно-революционного комитета. Караул размещался в доме напротив — там, где раньше было реальное училище.
Варвара Ивановна долго вглядывалась в усталое смуглое лицо пожилой женщины, изборожденное морщинами. Вслушивалась в ее непонятную речь.
— Может, и родственница, — задумчиво сказала она. — А на мать не похожа. Ни одной черточки Уллубия… Эх, бедняга, совсем продрогла! Давай, зови ее к нам.
С моря дул резкий, пронизывающий мартовский ветер. Недаром в здешних краях говорят, что март — самый гнусный из всех месяцев, какие только есть в году.
Оля жестом пригласила женщину войти. Та сперва отказывалась, давая понять — тоже жестами, — что посидит здесь, подождет, сколько надо. Но Варвара Ивановна и Оля, взяв ее за руки, помогли ей подняться и ввели в дом.
Очутившись в теплой, хорошо натопленной комнате, женщина словно оттаяла. Благодарная улыбка осветила ее измученное лицо. Она развязала хурджин, достала из него кусок домашней халвы из орехов и протянула Оле.
— Ой, что вы! Не надо! — стала отказываться та.
Но женщина быстро-быстро залопотала что-то по-своему, помогая себе жестами.
— Бери, доченька, бери! — шепнула Варвара Ивановна. — Отказываться от дареного у них не положено. Большая обида будет.
Оля взяла халву и наклонила голову в знак благодарности. Женщина снова улыбнулась доброй, мягкой улыбкой.
Спустя десять минут они уже сидели втроем за самоваром и пили горячий вкусный чай — знаменитый чай тети Вари. Объяснялись по-прежнему жестами, но им казалось, что они уже начинают понимать друг друга.
Как только Уллубий пришел домой, тетя Варя сразу доложила ему о странной гостье.
— С самого утра вас ждет. Говорит: я, дескать, ему мать… По-своему, конечно, говорит. Не по-нашему. Так что, может, мы что не так поняли…
— Нет-нет, вы все поняли правильно! — радостно прервал ее Уллубий. — Судя по всему, это и в самом деле приехала моя мама…
— А Ибрагим говорил… — растерянно сказала тетя Варя.
— Ибрагим говорил вам, что я круглый сирота? — прервал ее Уллубий. — Да, верно. А все-таки мама у меня есть. И даже не одна, а целых три.
— Три? — улыбнулась шутке Варвара Ивановна. — Да нешто такое бывает, сынок?
— Не часто, но бывает, — серьезно сказал Уллубий. — Во всяком случае, я не обманываю вас. Эта женщина имеет полное право называть себя моей матерью.