Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

Кто же первый назвал его этим именем? Кажется, Борис… Совершенно верно: Борис Благовещенский. Тот студент, который потом ввел его в группу эсдеков в университете…

Никогда не забудет Уллубий тот счастливый день — семнадцатого августа 1910 года, — когда он получил письмо, извещавшее, что он зачислен студентом Императорского Московского университета по юридическому факультету и что ему надлежит явиться на занятия к первому сентября и внести плату за обучение.

Университет. Юридический факультет. Кафедра уголовного права.

Москва… Большая, незнакомая… Уллубий почта никого не знает здесь: только двух-трех студентов, с которыми едва успел перемолвиться несколькими словами.

И вдруг — событие. Газеты принесли весть о смерти Толстого.

Было холодно. Шел мокрый ноябрьский снег. Едва только сообщение это облетело университет, все студенты собрались на сходку. Их было больше двух тысяч человек.

Уллубий довольно смутно представлял себе, что происходит. С недоумением вслушивался в лозунги, которые выкрикивали из толпы.

— Верните нам автономию!

— Верните Орлова!

Наконец, не выдержав, он преодолел смущение и спросил у Бориса:

— О чем они кричат? Объясни пожалуйста!

— У нас отняли все наши права, понимаешь? — взволнованно жестикулируя длинными руками, объяснил Борис. — Это все Кассо, новый министр… Он запретил собрания, кружки, выборные студенческие организации.

— А кто такой Орлов?

— О, это был такой парень! Лучший мой друг! Его сослали на каторгу.

— На каторгу?! За что?

— Это мы с тобой обсудим как-нибудь в другой раз, — загадочно ответил Борис.

О многом Уллубий, разумеется, догадывался: как-никак он уже пережил события 1905 года в Ставрополе, участвовал в революционной сходке, своими глазами видел, как расправляются жандармы с революционерами. А позже, когда учился в Первой тифлисской гимназии, еще теснее сблизился с революционерами-подпольщиками. Читал запрещенную литературу, в том числе и марксистскую. С особенным тщанием штудировал Бебеля…

Короче говоря, совсем уж желторотым новичком в делах революционных он тогда уже не был. С тем большим нетерпением он ждал продолжения разговора с Борисом.

Спустя несколько дней Борис, словно бы невзначай, спросил:

— Ты ведь, кажется, учился в Ставропольской гимназии?

— Да, сначала там, а потом в Тифлисе.

— У вас в Ставропольской один мой друг учился. Некто Осипов. Ты его, случайно, не знал?

— Еще бы! Как не знать! — воскликнул Уллубий. — Он был в старшей группе, но я знал его преотлично! Мы с ним листовки клеили на заборах. А потом его схватили. Он был арестован и… — он запнулся.

— И что? — спросил Борис.

— Убит при попытке к бегству, — с трудом закончил Уллубий: воспоминание было не из приятных.

После этого разговора Борис окончательно проникся к нему доверием.

— Ты меня спрашивал про Орлова, — медленно сказал он. — За что он попал на каторгу и так далее… Орлов был членом Московской организации РСДРП.

— Так я и думал, — вырвалось у Уллубия. — Значит, здесь, в университете, тоже была организация?

— Почему была? Она и сейчас есть, — спокойно сказал Борис — Кстати, большинство ее составляют студенты именно нашего факультета, юристы. Если хочешь, я тебя сведу с товарищами…

— Конечно, хочу!

— Ты Виноградова Андрея знаешь?

— Видел однажды.

— Андрей — руководитель нашей организации. Я очень хочу, чтобы ты с ним сошелся поближе. Это такой человек!.. Впрочем, сам увидишь…

В тот же день он познакомил его с Андреем.

Уллубий еще раньше обратил внимание на этого русоволосого голубоглазого парня с живым, умным, энергичным лицом. Борис сказал, что Виноградов тоже заинтересовался Уллубием и очень хочет с ним познакомиться.

В комнате, куда привел его Борис, сидело человек двадцать. Видно было, что все они хорошо знают друг друга. Уллубий был тут единственным новичком. Все внимательно глядели на него. Борис потом объяснил ему, что шло заседание коалиционного совета, созданного социал-демократической группой для координации и руководства студенческим движением.

До их прихода они тут, видно, крепко о чем-то спорили. Уллубий с Борисом скромно сели в углу. Слово за слово, спор возобновился, и скоро страсти кипели уже вовсю.

— Мечта о новой революции не более чем иллюзия! — рубя воздух рукой, заговорил худой студент в очках. — Что дала революция пятого года? Тысячи жертв! Россия — нищая, голодная, отсталая страна! Рабочее движение у нас только в зачатке. О каком социализме при этих обстоятельствах может идти речь? Тут даже и спорить не о чем. Это азбучные истины. Альфа и омега марксизма…

— Ты в плену мертвых догм, — жестко прервал его Андрей. — Именно потому, что Россия нищая, голодная, забитая, именно потому, что гнет царского произвола достиг уже предельной, высшей точки, — именно поэтому-то революция и неизбежна. Вы поглядите, что делается кругом! И у нас, в Центральной России, и на национальных окраинах… Вот товарищ — уроженец Кавказа. Только что оттуда… Пусть он нам расскажет!

— Расскажи, Уллу! Как там у вас, на Кавказе? — поддержал Андрея Борис.

Все с любопытством уставились на Уллубия.