— Что-о? — Кирову показалось, что он ослышался. — С одним полком?!
— Нет, с группой товарищей. Я хочу до того, как вы начнете наступление, сколотить в горах крепкий партизанский «кулак». Это дело вполне осуществимое. Люди к нам всегда шли охотно. Уверен, что многие там и сейчас ждут не дождутся, когда мы начнем действовать…
Киров задумался. Наконец, словно очнувшись, обернулся к своим штабникам:
— Что же вы о гостях совсем не думаете? Накормите их, чем бог послал.
Принесли рыбу, вареную картошку, сухари. Киров придвинул к Уллубию тарелку.
Уллубий и Юсуп молча принялись за еду. Уллубий ждал, прекрасно понимая, что Киров сам вернется к затронутой теме. Так оно и вышло. Когда с едой было покончено, Киров поглядел ему в глаза и, словно их разговор ни на секунду не прерывался, серьезно сказал:
— Поезжай… Только товарищей подбери проверенных, все обдумай и взвесь как следует: семь раз отмерь, один отрежь… Учти: риск — огромный.
Заручившись согласием Кирова, Уллубий стал готовиться к отъезду. Отобрал бойцов. Среди них были Юсуп и Володин. Когда маленькая экспедиция была уже совсем готова к походу, Киров позвал Уллубия к себе. Показав на железные ящики, лежавшие на полу, сказал:
— Один из них — ваш. Тут два миллиона, николаевскими… Купите оружие и все прочее…
— Ого! Под вексель? Или просто так, под честное слово? — пошутил Уллубий.
— Под честное слово. Придется только выполнить одну формальность.
Усатый красноармеец положил на стол бумагу. Уллубий расписался. Джалалутдин быстро распаковал ящик и стал укладывать пачки банкнотов в хурджины.
До поздней ночи, сидя у коптилки в холодной кошаре, Киров давал Уллубию последние напутствия и указания. Просил быть осмотрительным, осторожным, по возможности избегать любого контакта с противником.
На рассвете маленький отряд тронулся в путь.
Тяжко далось Уллубию расставание с однополчанами. Немудрено: полк был его кровным, любимым детищем. Ну а кроме того, Уллубия томило какое-то смутное чувство своей вины перед дагестанцами. Он чувствовал, как страстно желали они все оказаться на месте тех, кого Уллубий решил взять с собой. Каждый из них втайне мечтал попасть в число этих избранных.
Прекрасно понимая, какие чувства обуревают в этот момент бойцов-дагестанцев, Киров произнес перед ними небольшую речь. Он сказал, что не за горами уже тот день, когда Красная Армия перейдет в наступление, я тогда они будут в первых рядах тех, кому выпадет честь освобождать их родной край от врага.
Маленькому отряду, состоявшему из четырнадцати человек, предстояло пройти свыше пятисот верст по голой, пустынной степи. Кругом — ни сел, ни деревень. Мало кто решался ставить для себя постоянное жилье в этом бесплодном, неприютном краю. Разве только кочевники-калмыки зимовали порой в ложбинах да оврагах, куда не так задували резкие, пронизывающие насквозь ветры.
По бездорожью, да еще зимой, пройти пятьсот верст — дело нешуточное. Хорошо еще, что мало снега. В иных местах сквозь снежный наст проглядывали даже следы дороги, так что сбиться с пути и кружить по степи путникам не грозило. Мороз и ветер тоже их не страшили. Опасно было наткнуться на какой-нибудь вражеский разъезд.
Посоветовавшись, решили, что лучше всего двигаться не по степной дороге, а вдоль Каспия, по бездорожью. Там — кусты и камышовые заросли: легче скрыться. А заблудиться и вовсе невозможно: всегда перед глазами естественный, вечный ориентир — море.
В первый день пути, обойдя дельту Волги, шагом отряд вышел в открытую степь. Без приключений, спокойным шагом прошли примерно полсотни верст. Стемнело, да и лошади совсем выбились из сил: надо было срочно искать место для отдыха.
Далеко впереди скакали трое дозорных. Вдруг они остановились, вглядываясь в даль. Потом один повернул и поскакал назад.
— Что случилось?! — тревожно спросил Уллубий.
— Огонь горит. Дом не дом, сарай не сарай, но, верно, живет кто-то! — доложил красноармеец.
— Разведайте! Только осторожно! — приказал Уллубий.
Прошло несколько минут, и дозорный появился вновь, издали показывая жестами, что можно подъехать. Приблизившись, Уллубий увидел ветхий дощатый домик с пристройками для скота. Вошли в небольшую натопленную комнату. Джалалутдин и Володин были уже там. Перед ними стоял растерянный, бледный от страха, низкорослый татарин с бритой головой и реденькой бородкой. Он испуганно улыбался, щуря и без того узкие, словно щелочки, глаза. Говорил по-татарски. Объяснил, что сам он рыбак, дом этот не его. Хозяин живет в Астрахани, а его нанял на зиму сторожить хозяйство. Про революцию он слыхал, но толком ничего о ней не знает, кроме того, что царя Николая скинули. Не отважившись расспросить незваных гостей, он быстро разделал свежую севрюгу и стал готовить уху.
— Сувук… Ох, сувук, — повторял он, качая головой. — Кунакларны мен яратам[31]
.