Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети

– Рыбин! Что ты, милая, там был настоящий детективный роман… Молодая особа из Тамбовской губернии, оказавшись в Константинополе одна, попалась в его сети. Вероятно, он бы как обычно вышел сухим из воды, но Господь не мог далее взирать на такую подлость! В город с последними Врангелевцами прибыл брат этой женщины, которого она уже считала погибшим. Тот, найдя сестру в жутчайшем состоянии, готовую наложить на себя руки, заставил ее раскрыть причину душевных терзаний. Кара не заставила себя долго ждать. Молодой офицер явился к этому Карасеву…,простите, Рыбину… и хотел пристрелить его из револьвера. К счастью, герою не пришлось брать грех на душу. Мерзкого старика от страха хватил удар! С тех пор он лежит беспомощный и безопасный, разбитый параличом, – старушки умудрялись рассказывать историю, изображая в лицах героев истории, и с аппетитом уплетать горячие круассаны, намазывая на них сливочное масло и ягодный джем: – Теперь уж если и поправится, вряд ли сможет срамотой такой заниматься.

– Да что Вы? Вот уж, никогда не знаешь, когда и как настигнет возмездие… Пути Господни неисповедимы… – заметила Верочка: – А как там русские эмигранты? Мы быстро получили визу и уехали, но казалось все чрезвычайно безнадежным.

– Ох, душа моя, страшно вспомнить. Обреченность такая, что в преисподней содрогаются. Прилично смогли устроиться только единицы, у которых были сбережения. Остальные убивают себя водкой или кокаином, чтобы в пьяном угаре забыть о боли внутри и нищете снаружи. И женщины, и мужчины теряют достоинство. Одни в борделях, другие на тараканьих бегах и за картами… Работы мало, да и та, уж простите меня за предвзятость и, если хотите, некоторую надменность, мало соответствует статусу… – поведала младшая сестра.

– Здесь немногим лучше… обнищавших соотечественников тоже пруд пруди. Мы с Григорием Григорьевичем помогаем, чем можем… Но, кажется, никто уже не стесняется быть жиголо или манекенами… А что делать, если кушать нечего? Бедные, бедные люди! Бедная Россия!

– Некоторым, как мне кажется, был нужен лишь повод оказаться борделе, – заявила старшая из дам и поджала губы: – Неужели женщина, не имеющая определенных склонностей, сможет этим промышлять? Это не то же самое, что оказаться обманом в лапах Рыбина. Не верю я в сказки про безысходность! В конце концов, можно мыть посуду или цветы продавать… Все эти жалостливые россказни действуют только на мужчин, которые, как оказалось, в целом, имеют весьма сомнительные умственные способности! Вон до чего страну довели!

– Вы правы, но все же людям так тяжело выжить на чужбине… Не будем их осуждать, – Вера каждый день благодарила Бога за то, что у нее есть Гриша, и ей не приходится самой думать о куске хлеба.

V

Русские люди голодали не только в Париже или Константинополе. В августе начался голод в Поволжье. Ленин строчил обращение за обращением к мировой общественности, прося помощи с продовольствием. Красный Крест назначил знаменитого полярника Нансена ответственным за организацию продуктовых поставок в Советскую Россию. На фоне проблем с зерном чекисты раскрыли заговор некой Петроградской боевой организации, целью которой было свержение власти большевиков.

– Вера, эти изверги убили Гумилева! – объявил Сергей, едва переступив порог дома, поздно вернувшись с работы.

– Того самого? Поэта? – Вера всплеснула руками, выронив кисти, едва не разбудив уже уснувших детей. Она снова взялась за живопись, пытаясь выплеснуть все эмоции, которых во время сложного покорения Парижа было немало, на холсте.

– Да! Того самого! Мужа Ахматовой! А знаешь, где его арестовали? В особняке Степана Петровича на Мойке. Помнишь его? Дом искусств?

– Боже мой! Уничтожить такого поэта! С кем же они там останутся? В чем его обвинили?

– Якобы он был участником какого-то заговора… Чуть ли не в Кронштадтском мятеже замешан. А еще они по этому же делу арестовали Сильверсвана!

– Не может быть! Он же с нами хотел бежать… Если б он не отложил побег, сейчас бы был на свободе!

– Да уж! Если б мы тогда не решились уйти, вероятно, сейчас и я был бы арестован… А, возможно, и расстрелян вместе с Гумилевым, зная небезразличное отношение ко мне советской власти…

– Какой ужас, Сережа! И какое счастье, что для нас все так сложилось…

– Говорят, Гумилев не назвал им ни одного имени!

– Судя по тому, что я про него слышала, это был отчаянно смелый человек! Настоящий герой! Бедная Анна Андреевна!

– Да уж! Теперь Вольдемару придется искать новый повод для ревности… Зря он ее давит… Скоро она не выдержит, взорвется!

– А они-то бежать не собираются?

– Нет, Ахматова принципиально остается в России. Когда я ей сознался в попытках бегства, думал, она будет меня презирать. А она свела меня с Сильверсваном. Если б не это, неизвестно, удалось бы нам вырваться оттуда… Даже страшно думать!

Супруги молча съели ужин, каждый думая о своем. Было и жутко из-за расстрела Гумилева, и немного стыдно, что у них не было такого духа, как у Ахматовой. Но каждый выбирал свой путь. Хлеб изгнания был не многим слаще краюхи неприятия и гонений на Родине.

VI