Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети

В доме Елисеевых раздался звонок телефона. Гриша сразу почувствовал – не к добру. Теперь их крайне редко беспокоили. Никому они были не нужны. А тут такое долгое нервное дребезжание.

– У аппарата, – взял трубку Григорий Григорьевич.

– Гриша, приезжай, – без стандартный приветствий попросил Степан Петрович едва узнаваемым голосом.

– Степа, что случилось? Ночь-полночь… – зевнул Елисеев, не желая мчаться в темноту.

– Это Петя. Приезжай, – сказал Степан и повесил трубку.

У Григория чуть не остановилось сердце. Петя! Сын? Когда он взял себя в руки, вспомнил, что у Степана единственный сын тоже Петр. Судя по тону родственника, звонок был вовсе не праздный. Нужно было ехать. Что могло произойти? Арестовали? Выслали в Советскую Россию?

Когда Гриша прибыл к Степиному дому, там уже стояло несколько машин. Гриша зашел внутрь и увидел врачей. К нему подошел Степан, на котором лица не было.

– Вот, читай, – протянул он газету Григорию.

В прессе сухо, без деталей сообщалось о смерти в финляндском Гельсингфорсе русского эмигранта Петра Степановича Елисеева.

Степан тяжело опустился прямо на ступени.

– Что произошло?

– Я недавно получил от него письмо, – отец погибшего сына еле держался: – Петя начал какое-то финансовое предприятие. Был полон надежд … Теперь здесь сплетничают, что вроде оно потерпело крах, и Петя покончил с собой…

– Боже мой, Степа! Держись! Как Варвара Сергеевна?

– Как она может быть? Единственный сын… Как узнала, умом тронулась. Пришлось врачей вызывать.

– Степа, если что-то нужно, любая помощь, обязательно скажи!

– Ничего не нужно, Гриша. Просто побудь рядом…

Григорий опустился на ступени рядом со Степаном. Обнял его. Так они и просидели несколько часов.

Врачи дали Варваре Сергеевне сильное успокоительное, и она уснула.

Григорий поднялся размяться, ноги затекли. Он сходил, налил два бокала коньяка и принес Степе. Тот опрокинул бокал одним залпом. После второго бокала он разрыдался.

Гриша взял его под руки, отвел в комнату и уложил на кровать.

Светало. Слуги уже шмыгали по дому.

Григорий Григорьевич возвращался в свой особняк полностью разбитым. Он не только со всей болью оплакивал Степиного сына, но его тревожило подзабытое, но узнаваемое ощущение холода у сердца. Такое состояние он обычно испытывал при появлении покойной сестры Лизы во сне. Но это был не страх. Он не боялся покойницу, а боялся того, с чем она приходила. Холод в груди был знамением грядущей невосполнимой потери. Это было предчувствие беды. Беды с его мальчиками.

VII

Петю все чаще приглашали поработать на концертах. Организаторы попадали под его невероятное очарование. Он был весел и, что немаловажно, нетребователен – не запрашивал баснословные гонорары и не капризничал, как многие другие артисты. За легкость характера и балагурство все, кто только мог в то время устраивать званые вечера, старались зазвать его в гости. Если Петр был в числе приглашенных, вечер гарантированно не мог быть скучным.

– Верочка, будь готова к семи! Нас пригласили в гости к одному перспективному офицеру. Гуля дома? – Петя вихрем влетел прямиком на кухню, где Вера пыталась изобразить ужин.

– Тише ты! Он прилег вздремнуть. Сегодня было несколько сложных операций.

– Таська пусть с нами идет.

– Если только ты пообещаешь не рассказывать пошлые анекдоты!

– Чтобы я, поручик Елисеев, – да пошлые анекдоты? Никогда! – гоготал Петя.

– Тише! С ума сошел?

– Мы же дома. Никто не слышит.

– Все равно. Отвыкай! А то ляпнешь про поручика еще где-нибудь.

Клим устраивал ужин для Глафиры, которая становилась все более сварливой и несносной. Мужчине казалось, что ей скучно с ним. Он решил наполнить квартиру смехом и музыкой. Вдруг это заставило бы Глашу смягчиться. В список гостей были включены знакомые офицеры с супругами, артисты и даже дипломат. Среди приглашенной творческой молодежи был и Петр.

Вечер удался. Петя был в ударе. Гости были от него в восторге. Все дружно пели под аккомпанемент его гитары и танцевали под патефон.

– Гуля, у тебя нет ощущения, что мы знакомы с хозяйкой дома? – тихонько спросила мужа Вера, когда все затянули «Там вдали за рекой».

– Да? Не думаю. Хотя… – Елисеев всмотрелся в лицо немолодой женщины, которая когда-то явно была красавицей. Поплывший овал и желтеющие белки глаз говорили о безмерном употреблении спиртного: – Не знаю…

Елисеев не вспомнил Митю и его жену. Когда он вырос, они уже перестали быть вхожи в отцовский дом. Глафире было за сорок, она была старше Гули на пять лет. Несмотря на это, он выглядел старше расфуфыренной хозяйки из-за своего серьезного вида и прямого пробора. В его ярко голубых глазах за толстыми стеклами очков отражалась душевная боль, приобретенная после смерти матери и углубившаяся за годы войны, что добавляло ему возраста. Большинство гостей считало Петю сыном Гули, чему немало способствовала обезоруживающая детская улыбка младшего брата, которого тем вечером выпившая Глаша выбрала своей жертвой. Она висла на нем, не отрываясь.

Пока все пели, Петя выскочил в коридор. В темноте он увидел огонек сигареты.

– Уборная прямо по коридору, – подал голос хозяин.