Три столетия реформ и революций в России

Возможности кредита оказались ограниченными из-за собственного валютного банкротства. Между тем общая внешняя задолженность СССР выросла в 1926–1931 гг. с 420 млн до 1,4 млрд золотых рублей. Расплачиваться следовало золотом, но где его взять? «Судьба индустриализации, а вместе с ней и судьба первого в мире коммунистического государства зависела не от мировой революции, как предсказывал Маркс, а от презренного металла», – констатировала Е. Осокина.

Большевики распродавали сокровища Эрмитажа, продав в 1929–1934 гг. 1450 картин, нумизматические коллекции, рукописи, иконы, около 20 тысяч предметов декоративно-прикладного искусства. Однако в условиях экономического кризиса на Западе в итоге было получено всего около 20 млн долларов за шедевры Рембрандта, Тициана, ван Дейка, Боттичелли, за Синайский кодекс Библии и другие шедевры мировой культуры.

Большое внимание уделили развитию золотодобывающей промышленности. Однако добыча, хотя и выросла с 7,4 т в 1922 г. до 28,1 т чистого золота в 1930 г., не достигла и половины годовой золотодобычи Российской империи, составлявшей в 1914 г. 66,4 т золота.

Неожиданно мощным источником средств стал Торгсин, «магазины для торговли с иностранцами», созданный в 1930 г. Иностранцы там действительно за валюту покупали предметы антиквариата, пушнину, золотые изделия. Но в 1932 г. было разрешено и советским людям по всей стране покупать различные товары в системе Торгсин – за валюту, золотые и серебряные изделия, драгоценные камни. В условиях уничтожения развитой частной торговли, возникшего дефицита продуктов питания и потребительских товаров расчет оказался верным. В голодные годы люди принесли в Торгсин в 1932 г. почти 21 т чистого золота и в 1933 г. почти 45 т, в то время как промышленная добыча дала в 1933 г. 50,5 т.

Но все же зерно было во вторую очередь экспортным товаром, а в первую – продуктом питания. Удерживание урожая хозяевами и заметное сокращение ими посевов вызвали к жизни продовольственный кризис. В феврале 1929 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о введении всесоюзной карточной системы на хлеб, а позднее дополнило ее нормированным распределением других продуктов питания (крупа, мясо, сельдь, масло, сахар, чай, яйца). При этом гарантировано обеспечилось лишь трудовое население крупных промышленных центров.

Как было взять у мужиков зерно? Верный сторонник Троцкого Е.А. Преображенский писал в 1926 г.: «Такая страна, как СССР, с ее достаточно разоренным и вообще достаточно отсталым хозяйством, должна будет пройти период первоначального накопления, очень щедро черпая из источников досоциалистического хозяйства… Мысль о том, что социалистическое хозяйство может развиваться, не трогая ресурсов мелкобуржуазного, в том числе крестьянского, хозяйства, является, несомненно, мелкобуржуазной утопией». Власть и следовала этой логике безжалостной экспроприации крестьянских хозяйств.

С другой стороны, и сами мужики не желали сотрудничества с властью. Еще в эпоху Великих реформ либеральный помещик А.Н. Энгельгардт писал о менталитете русского крестьянства: «Известной долей кулачества обладает каждый крестьянин, за исключением недоумков… Каждый крестьянин, если обстоятельства тому благоприятствуют, будет самым отличнейшим образом эксплуатировать всякого другого, все равно крестьянина или барина, будет выжимать из него сок, эксплуатировать его нужду». Так началась и классовая и вынужденная война коммунистического государства против мужика.

С Красной Армией пойду
Я походом,
Смертный бой я поведу
С барским сбродом.

Что с попом, что с кулаком -

Вся беседа:
В брюхо толстое штыком
Мироеда!

Не сдаешься? Помирай,

Шут с тобою!
Будет нам милее рай,
Взятый с бою, -

Не кровавый пьяный рай

Мироедский -
Русь родная, вольный край,
Край советский!

(Д. Бедный. Проводы. 1918)

По сути, такая политика стала прямым отрицанием модернизации, т. е. развития хозяйства и общества. Власть вновь и вновь порождала кризисы, которые кое-как разрешала, исходя из логики кризиса, а не логики модернизации. И поэтому оказывалось, что иного пути нет. Сплошная коллективизация складывалась из хлебозаготовительного кризиса, дефицита средств на ускоренную индустриализацию, тупиков НЭПа, логики коммунистической идеологии и логики борьбы за власть внутри элиты.

Спустя полвека, в начале 1970-х гг., восьмидесятилетний большевик В.М. Молотов вспоминал: «В 1927-м я делал доклад о коллективизации, 1928 год – послабление. В 1932-м я уже был Предсовнаркома и ездил в Сибирь выкачивать хлеб… У всех, у кого есть хлеб. Очень нуждались – для рабочих и для армии. Все-таки все это было еще частное. Поэтому надо было у частников взять… Нет, тут уж руки не должны, поджилки не должны дрожать, а у кого задрожат – берегись! Зашибем!»