К «текущим факторам» слабости советской системы он относил «физическую и духовную усталость» народа, подорванного десятилетиями лишений и репрессий, лишенного пылкой «веры и самоотверженности по отношению к режиму», и послевоенную разруху. Глубинная слабость этой системы, «пытающейся жить за счет унижения человека», проистекала из ложных, противоречащих здравому смыслу и человеческой природе принципов, на которых она была основана. Однобокое развитие тяжелой промышленности за счет ограбления потребителя и деревни, предвидел Кеннан, будет не только тормозить экономический прогресс Советского Союза, но и подрывать ресурсные возможности распространения его влияния в мире. Системным фактором слабости советской системы Кеннан считал политическую неукорененность режима в обществе, что проистекало из глубокого разрыва между народом и правящей партийной номенклатурой, чья власть основана на «железной дисциплине и беспрекословном повиновении, а не на искусстве компромисса и взаимного приспособления». «Кремлевская правящая группа отчуждена от собственного народа, – говорил Кеннан на совещании в 1948 г., – в критический час системе не на кого будет опереться», что и подтвердилось в 1991 г. Он советовал американским политикам помочь тем тенденциям, которые приведут к развалу или размягчению советской власти, заключая, что «при условии успеха нашей нынешней политики русские разгромят сами себя».
Иначе говоря, Кеннан не исключал возможности коренной реформы советской системы и эволюционного развития советского режима. Для этого у него были некоторые основания.
Возможность политических реформ
Понятие «Термидор», которым Троцкий из эмиграции обличал сталинский поворот от революции, имело реальное, хотя не всегда заметное внешне содержание в жизни Советской России в конце 1930-х – начале 1940-х гг.
В Советской России партийные чистки, разоблачения заговорщиков и следующие друг за другом судебные процессы следовали той же логике.
Отказ от надежд на мировую революцию, послабление в отношении верующих, поворот вспять от норм «новой морали» в семейной жизни, запрет пролетарских творческих союзов – так шаг за шагом в разных сферах жизни Советской страны происходила ее трансформация. В то же время это не означает отказа от существующего авторитарного режима с господством коммунистической идеологии.
Идеология сохранялась. Десятки тысяч штатных и добровольных партийных пропагандистов, усвоивших «Азбуку коммунизма» Бухарина, печатно и устно утверждали идеи коммунистической революции.
«Певец Революции» Владимир Маяковский (1893–1930) был назван Сталиным «лучшим и талантливейшим поэтом нашей эпохи», его поэма «Хорошо» воспевала Октябрьскую революцию, открывшую для России и всего мира путь в социализм. Обращаясь к западным рабочим, поэт писал: «Рабочие, помните русский урок! / Затвор осмотрите, штык и курок./ В споре с врагом – одно решение: / Да здравствуют битвы! Долой прошения»!» Или: «И я как весну человечества,/ рожденную в трудах и бою,/ пою мое отечество,/ Республику мою!»
Более того, поэт активно боролся с попытками ревизии «достижений революции», с наступлением «мещанского уюта» обывателей. Еще в 1924 г. он писал в одном из стихотворений: «Быт не прет в дверь./ Быт ползет из щелей! / Затянет тинкой зыбей, слабых собьет с копыт./ Отбивайся, крепись, бей быт!» В его комедиях «Клоп» (1929) и «Баня» (1929) даны сатирические образы новых советских обывателей, уставших от революционных бурь и желающих тихой жизни. «За што я боролся? – вопрошает главный герой «Клопа» Присыпкин. – Я за хорошую жизнь боролся. Вон она у меня под руками: и жена, и дом, и настоящее обхождение… Кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть. Во!» Главному герою второй комедии, бюрократу и демагогу «главначпупсу», дана иронически звучащая фамилия Победоносиков, и при появлении на сцене он «дозванивается по вертушке», т. е. по телефону правительственной связи. Ему противостоит явившаяся из будущего Фосфорическая женщина: «С каким восторгом смотрела я сегодня ожившие буквы легенд о вашей борьбе – борьбе против всего вооруженного мира паразитов и поработителей… Товарищи! По первому сигналу мы мчим вперед, перервав одряхлевшее время».